Двуглавый орел

Воспоминания преследуют меня по сей день: явная сокрушительная глупость всего этого. Почему мы это сделали? Почему мы позволили так с собой поступить? Я был там, а вы нет, поэтому интересно, могли ли бы вы мне объяснить. Я был этому свидетелем, но все же иногда думаю, что, возможно, понимаю меньше, чем вы, там не бывавшие.

Всю вторую неделю августа сражение бушевало к западу от нас. Итальянцы захватили Гёрц и теперь атаковали холмы Монте-Сан-Микеле на северном краю и Дебели Врх на южном краю откоса Карсо, пытаясь пробиться выше к плато.

Наши солдаты на линии фронта ужасно страдали в окруженных горами траншеях, день и ночь под таким обстрелом, что невозможно было доставить еду и воду или эвакуировать раненых. Довольствуясь иногда чашкой воды в день в этой летней жаре и пыли, преследуемые огромными, откормленными на трупах мухами, они держались изо всех сил, контратаковали по приказу и безвестными умирали тысячами за своего далекого императора и короля.

В то время как на расстоянии нескольких километров разыгралась эта мрачная трагедия, эскадрилья 19Ф сидела сложа руки на поле у Капровидзы и от скуки и разочарования пожевывала кончики усов. Мы находились в состоянии готовности — вот почему нас с Тоттом на самом деле не сильно коснулся приговор об аресте — но больше почти ничего не происходило.

Конечно, мы нуждались в аэроплане: один "Бранденбургер" вернулся из ремонта, но "Ллойд", на котором мы летали на артиллерийскую операцию в Монтенеро, был неисправен. Во время пикирования Тотт увеличил обороты двигателя до уровня, когда гильзы цилиндров безвозвратно повредились, так что машина теперь стояла в ангаре в ожидании замены двигателя.

У нас осталось три рабочих аэроплана — два "Бранденбургера" и "Ллойд". И все же мы чувствовали, что есть работа, которую мы могли выполнять для поддержки страдающих в окопах товарищей. Флик 19 в Хайденшафте принимала активное участие в боях с первого дня. Ее самолеты часто возвращались продырявленными пулями, чтобы явить очередное покрытое одеялом тело на носилках и добавить еще один крест из пропеллера к быстро растущему ряду на кладбище.

Нас всех это чрезмерно раздражало — сидеть в ожидании телефонного звонка. Мы находились под командованием штаба Пятой армии, а не местной дивизии, и казалось, будто Марбург полностью забыл о нашем существовании.

Наконец, в субботу, после того как пал Гёрц, чаша терпения переполнилась: весь офицерский корпус — за исключением меня, я находился в заключении на базе — оттолкнул в сторону протестующего Краличека и двинулся по дороге в Хайденшафт, чтобы предложить свои услуги Флик 19. Хейровски с ними не увиделся — он в тот день был в воздухе над Градиска-д’Изонцо, где подстрелил "Ньюпор" из охотничьего ружья — но вернувшись, послал краткий ответ, что Флик 19 — подразделение, дерущееся на передовой, и он воспользуется услугами (как он выразился) "модных фотографов и убийц гражданских лиц", лишь когда погибнет его последний летчик.

Когда они вернулись, Краличек закатил истерику и угрожал отдать всех под трибунал за мятеж. В итоге оберлейтенант Мейерхофер, временно исполняющий обязанности старшего пилота, собрал всех в столовой и составил коллективное письмо (полагаю, вы так это называете) к генерал-полковнику Бороевичу.

Оно выражало преданность благородному дому Австрии до последней капли крови и в доказательство преданности предлагалось положить наши жизни, если не в воздухе, то (в случае необходимости) в окопах на передовой, где мы будем сражаться до последнего вздоха, встречая пули, снаряды, штыки, огнеметы или отравляющий газ.

Все мы подписались, даже несчастный Краличек, которого вытащили из его конторы, и чья реакция на показанный документ напомнила реакцию человека на ранних стадиях водобоязни, наткнувшегося на стакан воды.

Рука Краличека явственно дрожала, когда он это подписывал, а все мы стояли вокруг него (подпоясанные черно-желтыми поясами и с прицепленными саблями) для моральной поддержки.

Ответ генерала пришел на следующий же день — он поблагодарил нас за верность императору и королю, но сообщил, что обученных пилотов не хватает и нельзя бросаться их жизнями, не задумываясь о будущем. В конце Бороевич пообещал нам столь желанных сражений, которые в любом случае последуют в ближайшие недели.

Поэтому для нас начало августа протекало в Капровидзе вполне мирно, пока пушки грохотали на западе, а ветер иногда доносил отчетливый запах сгоревшей взрывчатки, смешанный (поскольку стояли жаркие дни) с кое-чем менее приятным. Мы зачастую наблюдали над головой итальянские аэропланы, но приказы запрещали нам делать хоть что-то, пока в один прекрасный день Мейерхофер вместе со штабсфельдфебелем Зверчковски не поднялся в воздух, чтобы облетать "Бранденбургер", только что вернувшийся из ремонта.

Они отсутствовали примерно час, и когда вернулись, то перед ними летел большой, громоздкий биплан с толкающим винтом. Это был итальянский "Фарман SP2" — артиллерийский корректировщик, который они заметили над Добердо и вступили с ним в бой.