Двуглавый орел

— Нервное напряжение, со всеми пилотами такое случается. Слишком большая высота, перевозбуждение и вдыхание паров бензина. Да-да, я знаю, что бедолагам в окопах приходится куда хуже, но там это больше вопрос выносливости, и у них есть поддержка товарищей. А в воздухе вы совершенно одни, и поверьте мне, напряжение очень быстро дает о себе знать.

Так что я отправил Елизавете телеграмму в ее госпиталь в Вене и в тот же вечер сел на поезд в Дивакке. Елизавета должна была на некоторое время взять отпуск, да и в любом случае скоро ушла бы с работы из-за беременности. Но мы хотели побыть вдвоём, а я сомневался, удастся ли это в столице, поэтому велел ей упаковать чемоданы, чтобы провести отпуск в моём родном городке Хиршендорф, в северной Моравии. Она никогда не встречалась с моим отцом, так что это была прекрасная возможность совместить отпуск для выздоровления с выполнением сыновнего долга.

Мы встретились следующим утром на вокзале Франца Иосифа. Не прошло и месяца с нашей последней встречи, но её красота всё равно поразила меня, как в первый раз, когда мы познакомились в прошлом году в Будапеште.

Я всегда считал, что красота женщины — это в гораздо большей мере вопрос личности, чем внешнего вида. Правда, Елизавета была, несомненно, очень хороша в этом втором смысле, как и многие венгерские женщины (хотя в её случае среди предков числились румыны, итальянцы, русские и даже шотландцы).

Но её тёмно-зелёные глаза и тёмно-каштановые, почти чёрные волосы и изящный овал лица были бы ничем без весёлости, ума и грациозных манер, освещавших их изнутри. Она бросилась ко мне, как только я вышел из фиакра, который привёз меня с Южного вокзала.

Она была в летнем платье и шляпке, с зонтом в руках — в нерабочее время военным медсёстрам разрешалось носить гражданскую одежду. Она обняла и поцеловала меня, потом отстранилась, чтобы рассмотреть.

— Ну, вижу, ты всё-таки живой, несмотря ни на что. Кому пришло в голову послать мне ту телеграмму?

— Да уж. Могли бы подождать. Это была мелкая авария, можно было хотя бы связаться с подразделением, оборонявшим тот сектор, где мы приземлились. Боюсь, это мой командир. Я бы ему за это шею свернул, но когда вернулся на аэродром, его там не было. Тебя это очень расстроило?

Она слабо улыбнулась.

— Не могу сказать, что когда я открыла телеграмму, это доставило мне особо приятные ощущения — пока не взглянула на дату. К счастью, доставку, похоже, задержали, и я открыла твою телеграмму первой. Но твой командир— Кралик, или как там его — похоже, большой мерзавец. "Мой печальный и почётный долг сообщить вам, что ваш муж погиб, как отважный пилот, на поле воинской славы... "— кто в здравом уме станет писать такую чепуху спустя два года после начала мировой войны? Казалось, он почти радовался, что тебя убили — будто бы мне следовало послать в армию благодарственную телеграмму за то, что меня во второй раз сделали вдовой.

— Ты подумала, что меня убили?

— На самом деле нет — в глубине души я чувствовала, что с тобой всё в порядке. Я просто знала — женская интуиция.

— Ты же понимаешь, что полёты — опасное дело. Я не писал тебе, как много людей и машин мы потеряли в эти последние недели, или о том, какие у меня были проблемы.

— Мне это хорошо известно. В последнее время к нам в госпиталь поступает много обгоревших и разбившихся авиаторов. Но всё же я знала, что с тобой всё будет хорошо. Не спрашивай, почему, просто знала. На тумбочке у моей кровати рядом с твоей фотографией стоит образок Пресвятой Девы, и я каждое утро и каждый вечер молюсь, чтобы она хранила тебя.

— Я думал, ты во всё это не веришь.

— Не верю. Но это — как с тем человеком, что несколько лет спустя после землетрясения бродил по Мессине, продавая таблетки против землетрясений. Когда его арестовала полиция, он спросил, что ещё они могут предложить. Я думаю, мои молитвы своей силой хранят тебя в воздухе и защищают от пуль. Это звучит безумно, но я уверена — это работает. Всё равно я больше ничего не могу для тебя сделать. Когда мы были в горах Трансильвании, я пыталась уговорить тебя дезертировать, даже договорилась, где тебе прятаться до конца войны, но ты и слушать не стал — честь австрийского императорского дома, долг перед матросами и всё такое. Так что, боюсь, за неимением лучшего, это единственное, чем я могу тебя защитить.

— И я уверен, это меня защитит.

Она улыбнулась.

— Что же, давай взглянем на светлую сторону. Ты не получил ни единой царапины, так что представляю, как мастерски ты летаешь. И, кроме того, с каждым днём всё ближе конец войны. Конечно, она не может продолжаться слишком долго. В газетах писали, что французы потеряли миллион человек при Вердене, так что можешь быть уверен — немцы потеряли ещё больше. Такими темпами скоро совсем никого не останется. Австро-венгерская армия посылает теперь людей на фронт после четвёртого или пятого ранения, прямо из госпиталя. Так больше не может продолжаться. И между нами — Пресвятая Дева и я намерены чертовски постараться, чтобы ты увидел, как это закончится.