Двухголовая химера

Чёрное небо вдруг засветилось, сквозь тучи стали пробиваться ослепительные лучи, пламенными копьями вонзающиеся в исковерканную, усыпанную осадками твердь, из холода нас бросило в испепеляющий жар, и вся поверхность планеты начала едва заметно светиться.

— Смотри, мы сгораем! — с восторгом выкрикнул мой двойник и подставил лицо обрушивающемуся сверху смертоносному дождю.

Сначала на головы нам буквально упали остатки небес, а затем огромные пласты тверди стали отрываться и улетать в стороны, по постепенно загибающейся кверху траектории, оттуда на нас обрушивался невыносимо яркий свет, обращающий камень под ногами в жижу… Я ожидал, что нас тоже расплавит, но всё закончилось с пришедшим снизу взрывом, бросившим две одинаковые раскинувшие руки фигурки навстречу безразличной в своей мощи звезде.

— Некоторых вещей тебе не избежать, — сказало Отражение, плавая рядом со мной в утробе исполинского светила. — Даже целые миры обречены на определенный конец. Так что хватит ныть! Возьми себя в руки и прими происходящее как есть! Так или иначе, тебя ждет либо пустота, либо пламя — и тебе никуда от этого не деться! Но если будешь болтаться, наматывая сопли на палец, тебе не удастся даже выбрать исход себе по вкусу!

— И если я не выберу, исход меня в любом случае не устроит, так?

— Наконец-то, — хлопнул в ладоши двойник, — сообразил! Ты достиг точки невозврата, у тебя, как и у той планеты, теперь только два выхода — вырваться и раствориться в пустоте или достигнуть центра и сгореть, третьего не дано! Так что — думай сам!

Отражение растаяло в белой субстанции, оставив рядом со мной лишь несколько цветных разводов, а затем и меня, наконец, настигла невероятная температура, в одно мгновение расщепив моё тело на мельчайшие частицы.

Я открываю глаза и снова впускаю внутрь безжизненную пустошь. Уже который день подряд впереди маячат нагромождения грязно-серых скал и валунов, среди которых нет воды и почти нет растительности. Свинцовое небо точно саван укрывает мёртвую землю, лишает её солнца, крадёт тени и превращает в блеклую, выцветшую пустыню.

Каждое утро я словно воочию вижу собственную душу.

«Я должен был остаться с ней». Эта фраза — словно мантра. Я почти перестал понимать её смысл, но продолжаю повторять про себя, как дурачок какой-то. Ведь совершенно ясно, что для сожалений слишком поздно.

Иногда посреди ночи я просыпаюсь от чувства, будто между рёбер у меня засел длинный ржавый гвоздь. Дышать в такие мгновения совершенно невозможно, шевелиться — тоже, я словно приколочен намертво. Распят. Лишённый воздуха, я воображаю, как погибла Лина. Будто наяву вижу, как она торопливо одевается, рывком застёгивает ремень, хватает кинжал… И вдруг прямо перед ней возникает очаг взрыва. Стены и пол обращаются в щепку раньше, чем успевают загореться. Обжигающая ударная волна бьёт по красивому лицу, одежде, лёгкое девичье тело подбрасывает в воздух, жар в считанные мгновения становится запредельным, поэтому она начинает сгорать прямо в полёте. Кинжал вырывается из растворяющейся в пекле тонкой руки и улетает прочь…

В этот момент боль обычно начинает отступать. Я вздыхаю ей вслед.

«Я должен был остаться с ней».

Да, должен был. Чтобы ни секунды без неё не дышать.

И, несмотря на это, день за днём я встаю и иду. Без малейшей причины, по инерции, просто потому что так надо. Иногда даже начинает казаться, что так можно жить. А потом пелена бесчувствия спадает, и я понимаю, что у меня совершенно не осталось сил. Просыпаться. Идти. Открывать рот и что-то говорить. Что всё, чего мне хочется — упасть и не шевелиться, не думать, не существовать. Что я отчаянно нуждаюсь в помощи, но где же, чёрт побери, её взять? Какое лекарство в силах залатать эту гигантскую дыру, что Бездной зияет во мне? Я хватаюсь за соломинки, а они рвутся все до единой, и я тону, тону в глубочайшем омуте без надежды, без малейшего просвета, задыхаюсь в собственной беспомощности и бессилии, бьюсь в агонии… не переставая куда-то идти. Словно ноги способны вынести меня из этого «хуже смерти», а руки однажды смогут разорвать хватку удушья, в котором погибают остатки моего «я».

Литесса в целом права. Если бы не моё вмешательство в её судьбу, Лина сейчас просыпалась бы где-то — не со мной, но живая. Если бы я отпустил её восвояси сразу после того случая с волколаком, не пришлось бы ей пережить все злоключения, причиной которых стал я. Она бы просто уехала на побережье Южного моря, как собиралась, и скорее всего жила бы сейчас припеваючи. И это, к сожалению, даже не моё раздутое чувство вины. Это правда.

Никакая месть Гроггану и его компании не заставит меня почувствовать себя прежним. Это, кстати, к лучшему — ведь я был таким кретином всю дорогу. А теперь, как верно заметило Отражение, застрял в прошлом. Настоящее ушло на второй план, превратилось в блеклую декорацию. Погибла Лина, но такое чувство, будто это меня, как и всю мою вселенную, тем взрывом разорвало на куски.

Нет, дело, конечно, не только в Лине. Не только, но главным образом…