Двухголовая химера

«Это, наверное, оттого, — подумал я, — что, будучи человеком по названию, слишком трудно быть им ещё и по сути. Обычно получается только что-то одно из этого. А у меня и вовсе ничего. И на что я, спрашивается, надеялся? Что смогу иметь человеческую жизнь, категорически не желая быть похожим на людей? Что если скажу, что все эти бесчеловечные сволочи — не люди, то сам когда-нибудь смогу назвать себя человеком? Глупость, да и только. Самообман. Я не произошёл от людей, а теперь ещё и не могу заставить себя их любить. Кто угодно — Кир, Рэн, Харех — ближе к человеку, чем я. Поэтому у меня никогда не могло быть „долго и счастливо“ в этом мире. Даже „коротко и счастливо“ не получилось. Наивный дурак…»

Шагая и размышляя таким образом, я даже не сразу заметил, насколько разволновался. Новое понимание проехалось по старым больным местам колесом разочарования.

«А ведь после смерти Лины такое случилось впервые. — пришла мысль. — Давненько меня не беспокоили мысли о чуждости всему и вся».

Улёгшись на жёсткий кожаный топчан, я ещё долго прислушивался к себе.

Неужто во мне что-то ещё осталось?

Выходили ещё затемно, но небо на востоке уже начало светлеть.

Провожать вышло всё племя. Моготы снова протянули руки в жесте благодарности, а в самой середине, как чахлая тень, стоял Харех — он единственный не улыбался.

Раш-ха-тре нервно теребил в руках мешок со своей снедью, с нетерпением ожидая момента, когда мы уже пойдём. Не думаю, что это оттого, что ему хотелось поскорее вернуться — скорее мальчишка жаждал приключений. Он безмерно гордился тем, что именно на него возложили столь важную миссию.

— Счастливый путь, — сказал шаман на Локуэле. Мои спутники коротко поклонились.

— Спасибо за ночлег и проводника, — сказал я. — Мы не забудем вашей доброты.

Харех кивнул:

— Пусть горы будут добры к вам.

Развернувшись, я ещё долго чувствовал спиной взгляды стоящих в полном молчании моготов.

Вскоре мы попали на развилку, о которой говорил шаман. К северу виднелось широкое ущелье, окружённое угольно-черными горами, похожими на торчащие из земли клыки, на запад же уводила тропинка, ныряющая в скопление валунов. Раш-ха-тре уверенно свернул на последнюю.

Мальчишка шёл впереди и изредка оглядывался на нас — видимо, ему всё ещё не верилось, что он путешествует в такой компании.

— Славный малец, — ворчливо заметил Кир, всё ещё злой на меня за то, что я не выторговал у моготов ни одного драгоценного камня. — А главное, не разговорчивый.

— Ты рад этому или не рад? — не понял Арджин.

— Рад, конечно. Не люблю, когда кто-то что-то говорит, а я не понимаю, — ещё один злобный взгляд в мою сторону.

Тропинка вела нас среди камней около получаса. За это время рассвело, и я погасил люмик. Дальше путь шёл под уклон, спускаясь в узкую расщелину меж двух отвесных скал высотой в несколько десятков саженей. Идя по этому коридору, я обратил внимание, что обе его стены почти идеально подходят друг к другу по форме, словно раньше здесь была одна гора, которая потом раскололась надвое. В самый раз для засады.

Окликнув Раш-ха-тре, я спросил его, куда мы попадём, когда ущелье закончится.

— Там будет подъём, великий воин, — с готовностью ответил паренёк. — Крутой. Нужно будет карабкаться. В его конце будет ровная гора, по которой можно идти.

— Ну, что ж, ладно, — пробормотал я. — Давно ты тут ходил?

— Две зимы назад. Наше племя ходило к другому племени для обмена женщинами.

— Вот как? — удивился я. — Зачем вы меняетесь женщинами?

Мальчишка пожал плечами:

— Это обычай моготов. Каждый десяток зим несколько племён сходятся в одном месте, чтобы обменяться женщинами. Старейшина говорит, что это для того, чтобы наша кровь становилась лучше.

Хмыкнув, я задумался о том, откуда могла взяться подобная традиция. Судя по всему, племена моготов не слишком многочисленны, и подобный обмен способен предотвратить вырождение, так что с точки зрения крови тут всё правильно. Но кто их надоумил? Неужели сами дошли?

У каждого народа своя позиция относительно обновления крови. Как следствие, традиции тоже разные. Например, в Либрии на внутриродовые браки наложено строгое вето. Однако те же дембрийцы, не столь запуганные церковниками, не гнушаются брать в жёны двоюродных сестёр, потому что такая степень родства считается у них косвенной.

В Аль-Назире вовсю процветает многожёнство, причём гаремы калифов на девять десятых состоят из рабынь, чаще всего чужеземок. При этом наследником может стать только мальчик, рождённый от коренной жительницы, вполне способной оказаться родственницей его отца.

Кантернская знать, хоть и поголовно посещающая церкви, творит в своих хоромах такое, от чего добропорядочного явороверца хватил бы удар. Ходят слухи, будто один знатный богатей женился на своей же сестре, потом дочери, а потом ещё и внучке. Слухи слухами, но достаточно посмотреть на их детей, чтобы всё для себя понять. Тут — слабоумный, там — душевнобольной. У одного из высокопоставленных членов совета родился наследник без рук, но зато с двумя лицами.