Двухголовая химера

Гном прервался, чтобы опрокинуть в себя очередную порцию вина. Кружка оказалась пустой. Тогда он схватился за кувшин и присосался было к нему, но и тот показал дно. С выражением почти детской обиды на лице копатель уставился на пустой сосуд и, кажется, весь мир для него перестал существовать. На выручку пришёл Арджин, который движением опытного фокусника извлёк откуда-то ещё один кувшинчик и поставил его у Кира перед носом. Гном в момент оживился и влил в себя несколько глотков, после чего продолжил:

— Так вот, приехали затемно и сразу спать. Толком даже по сторонам не глядели. А утром, такие все отдохнувшие и в хорошем настроении, выходим мы пополнить запасы провизии. Громли, товарищ мой, успел только открыть дверь и сделать шаг. Всего один шаг! И тут — хрясь! Матерясь, падает он спиной в вот такенную лужу. Поскользнувшись на дерьме. Прямо перед дверью! Перед самым входом! Мы с парнями, естественно, начинаем ржать. Я смотрю на Громли, он пытается встать, и тут мимо пробегает стадо домашних свиней. Похрюкивают, повизгивают, довольные такие. А грязнющие! Один боровчик, видно, сильно спешил по своим поросячьим делам, да в спешке не заметил Громли. Тот только поднялся — и тут же снова в луже, только теперь лицом. Чтобы было понятно: лужа эта воняла так, словно вышла из мочевого пузыря главного дерьмодемона, а потом все твари Глубин ещё неделю в неё пердели. Клянусь бородой, словечки, которыми Громли покрыл потом этих свиней, даже мне ни разу в голову не приходили! Мы с приятелями его поднимаем сквозь смех, осторожно так, чтобы самим в навозе не изгваздаться, и все вместе идём дальше. Но с каждым шагом нам становилось всё больше не до смеха. Поняли — что-то не то творится в этом городишке. Везде грязь, вонь, сапоги скользят и разъезжаются, того и гляди сам в эту супесь навернёшься. Свиньи на каждом шагу, а людей что-то не видно. Кто-то из наших говорит: «Может, это свинячий посёлок?». Ему отвечают, мол, а дома они тоже для себя сами выстроили? Да и трактирщик, хоть и неприятный тип, а вроде без пятачка. В общем, похмыкали, почесали в затылках, пошли дальше. А когда дошли до поворота, встали, как вкопанные. Вот представьте: городок этот стоит в центре долины меж двух высоких гряд. В центре городка стоит церковь кочевников, ну, знаете, которая ещё как-то там по-другому называется. Перед ней — площадь, саженей сорок в поперечнике. В центре этой площади — вонючая лужа. А в самой середине этой лужи лежит, аки пуп земли, невообразимых размеров свин.

Арджин, который до этого лишь тихо посмеивался, заржал в голос. Мы с Линой напротив, тряслись от смеха почти беззвучно. Даже Рэн широко улыбался — интонации гнома, помноженные на его заплетающийся язык, невозможно было слушать невозмутимо.

— Я вам горами клянусь, если его забить — пир на сто человек закатить хватит! — для пущей убедительности копатель принялся размахивать руками. — Он и лежал там поди только потому, что ходить уже не мог! Представляете? В самой серёдке городка! Вот вам смешно, а у нас тогда глаза на лоб полезли. Мы ведь ещё подошли посмотреть! Глазеем стоим, а эта животина на нас ноль внимания. Громли зашёл к нему в лужу — чего ему терять, коли весь уже в дерьме — и отвесил архисвину душевного такого пинка. Хряк только морду чуть приподнял и так посмотрел на него — мол, дурак, что ли? Честное слово, так и было! Видали вы когда-нибудь таких наглых свиней? Вот и мы не видали. А знаете, что выяснилось, когда мы всё-таки выловили на улице одного местного мальчишку? Оказывается, в их городе свинья — священное животное, — гном со страшным видом поднял палец, — а потому пятачковым разрешается ходить везде, где им только заблагорассудится и делать всё, что придет в их священные головы. Вот где законы! Вот где торжество здравого смысла! Понятное дело, хрюшки в таких условиях вконец обнаглели и всё, что могли, загадили. И столько там этой вони и дерьма, что не удивлюсь, если у тех селян в головах вместо мозгов тоже перегной. Представляете, как они живут? Я вот так представляю: выходишь из дому с утра — валишься в грязь, разбавленную мочой, обнимаешь лежащую рядом свиноматку с выводком поросят, и спрашиваешь — кушать хочешь, маленькая моя? А она даже рыла в твою сторону не повернёт, потому что знает, что всё равно накормишь. И ты кормишь, а потом работать спокойненько идёшь. А если ей в голову взбредёт у тебя на крылечке понежиться, то вечером ты в дом полезешь через окно, потому что нельзя святую свинодушеньку беспокоить!

— Зато мясо не переводится, — просмеявшись, сказал Арджин.

— В том-то и дело, что не едят они свинину! — возопил Кир, схватившись за голову. — У них там целый культ на этой почве! Мол, свинья очень близка к человеку, а братьев своих есть нельзя. Они у них своей смертью помирают! Если, конечно, зверьё лесное не задерёт или приезжие втихушку не уведут. А за покушение или паче того убийство свиньи там знаешь какие штрафы? Да за человека так не везде наказывают! Прикинь — ты поросю на хвост случайно наступил, а тебя в петлю за это!