Двуликий Берия

Его жена, внучка А. М. Горького, — молодая, не имеющая никакого жизненного опыта женщина, и при том слабого здоровья. В силу определенных условий, у нее не выработано никакой трудовой дисциплины, она незнакома с правилами советского общежития и малейшее напряжение в жизни вызывает у нее отвращение. Конечно, со временем она вырастет и станет на высоте, подобающей советской матери и женщине, но пока что создать самостоятельно для нормального физического и морального воспитания детей условия — она не сможет; таким образом, урегулирование быта и мелочей домашней жизни целиком ляжет на Сергея; все это будет, конечно, отражаться на его работоспособности, о чем я и сожалею. Они ушли из дома без копейки денег. Все трудовые сбережения Серго, в том числе и деньги, полученные за лауреатство, лежат дома и опечатаны. Возможно, он не допущен на работу; что же он должен делать? Помогите ему, прошу вас всех, он это возместит Советскому государству своим честным трудом. Я воспитана партией, советским обществом и моей семьей в глубоком уважении, любви и преданности вам; это и дает смелость обратиться к вам с такого рода письмом».

Вероятно, Нина Лаврентия действительно любила. Иначе бы не обратилась с таким письмом к Никите Сергеевичу, зная, что уже арестованы и муж, и сын, и что ее саму легко могут сделать «врагом народа». Под «мелкими шероховатостями в нашей супружеской жизни» подразумевались многочисленные супружеские измены Лаврентия Павловича, которые не могли быть тайной для Нины Теймуразовны. Это и было то «уязвимое место», которым, по мысли супруги «лубянского маршала», могли воспользоваться враги. А еще чувствуется, что невестку она недолюбливала. А то, что «принципиальный и образованный коммунист» Серго Берия не брезговал присваивать себе работы бесправных ученых-зэков в «шарашках», выяснится уже во время следствия.

Интересно, что в письме Нины Теймуразовны, написанном Хрущеву из Бутырской тюрьмы 7 января 1954 года, уже после суда над Берией, ни разу не упоминалось, что во время ее допросов следователи хоть раз ссылались на показания ее мужа. Зато теперь приводились подробности «семейных шероховатостей». Вдова Берии утверждала: «…Действительно страшным обвинением ложится на меня то, что я более тридцати лет (с 1922 года) была женой Берия и носила его имя. При этом до дня его ареста я была ему предана, относилась к его общественному и государственному положению с большим уважением и верила слепо, что он преданный, опытный и нужный для Советского государства человек (никогда никакого основания и повода думать противное он мне не давал ни одним словом). Я не разгадала, что он враг Советской власти, о чем мне было заявлено на следствии. Но он в таком случае обманул не одну меня, а весь советский народ, который, судя по его общественному положению и занимаемым должностям, тоже доверял ему.

Исходя из его полезной деятельности, я много труда и энергии затратила в уходе за его здоровьем (в молодости он болел легкими, позже почками) (формулировка замечательная: получается, что не любовь двигала Нину Теймуразовну в ее заботе о муже, а только осознание партийного долга — надо создать надлежащие условия для работы ценного кадра; если тут перед нами не обычная уловка с целью преуменьшить свою «вину» как «члена семьи врага народа», то можно догадаться, почему Лаврентий Павлович любил сходить налево. — Б. С.). За все время нашей совместной жизни я видела его дома только в процессе еды или сна, а с 1942 года, когда я узнала от него же о его супружеской неверности, я отказалась быть ему женой (Лаврентий Павлович на следствии показал, что «заразился сифилисом в период войны, кажется, в 1943 году и прошел курс лечения»; может быть, в связи с болезнью жена и узнала о бесчисленных любовных шашнях своего благоверного. — Б. С.) и жила с 1943 года за городом и вначале одна, а затем с семьей своего сына. Я за это время не раз ему предлагала, для создания ему же нормальных условий, развестись со мной с тем, чтобы жениться на женщине, которая, может быть, его полюбит и согласится быть его женой. Он мне в этом отказывал, мотивируя это тем, что без меня он на известное время может выбиться как-то из колеи жизни. Я, поверив в силу привычки человека, осталась дома с тем, чтобы не нарушать ему семью и дать ему возможность, когда он этого захочет, отдохнуть в этой семье. Я примирилась со своим позорным положением в семье с тем, чтобы не повлиять на его работоспособность отрицательно, которую я считала направленной не вражески, а нужной и полезной.

О его аморальных поступках в отношении семьи, о которых мне также было сказано в процессе следствия, я ничего не знала. Его измену мне, как жене, считала случайной и отчасти винила и себя, так как в эти годы я часто уезжала к сыну, который жил и учился в другом городе».