Двуликий бог. Книга 2 (СИ)

С другой стороны, Локи знал цену верности. По крайней мере, со стороны женщины. Должен был знать и ту боль, какую причиняет посягательство на эту верность. Не имеет значения, с чьей стороны. Гордость твердила, что я глупая влюблённая девчонка, готовая ему всё простить за одну обворожительную улыбку и пару остроумных точных фраз. Гадкий внутренний голосок обиды и сомнения повторял снова и снова, что за все годы, проведённые подле бога лукавства и обмана, я так ничему и не научилась, как и прежде оправдывала его, даже когда он переступал черту, пресекал грань дозволенного. Если он в действительности сколько-нибудь любил и уважал меня, то мог бы сдержать свою похоть на некоторое время, мог бы хотя бы не скрывать правду, поставить меня в известность…

Робкий глас совести и рассудка подсказывал, что сделай он это, скандала всё равно было бы не избежать. Знал Локи об этом заранее или нет, но я никогда бы не сумела принять мысль о том, чтобы разделить любимого аса с кем-то ещё. Она причиняла мне почти ощутимую боль. Не имели значения причины и побуждения, правила и законы, скрытность или честность — я испытала бы одинаковую боль. В любом случае. Если запереть все чувства в глубине себя и позволить говорить только разуму, то Локи и впрямь нашёл наилучший выход и для себя, и для меня. Если бы тайна не раскрылась, никто бы не пострадал. Однако она раскрылась, и, как водится, в самый неподходящий момент. Гордость фыркала с нескрываемым презрением и твердила, что я глупая наивная легковерная девчонка.

Ведь была ещё Аста. Ни в чём не повинная Аста, ставшая жертвой нашей ненависти и упрямства. Конечно, я совершила ошибку. Я спровоцировала вспыльчивого аса, не задумавшись, чем могут обернуться его непредсказуемость и своенравие для преданной служанки. Но то, что он совершил, как решил отплатить мне за недоверие и дерзость, я не могла простить. Даже если к самоубийству Асту привело моё жестокосердие, а не поступок двуликого бога, даже если бы я сдержалась, и всё закончилось иначе, я бы никогда не сумела этого ему простить. Просто потому что Локи знал, как я дорожила Идой и Астой. Знал, что ради Иды я в своё время встала под кнут. Знал, что ради Асты я бы сделала то же самое. Знал, какую боль причинит мне своим решением.

Без весёлой и бойкой рыжеволосой служанки золотой чертог опустел. Нигде не раздавался её заразительный смех, больше не слышался живой и задорный голос. И без того тихая и скромная Ида в скорбном молчании переживала свою потерю и печаль. Мы не говорили об Асте: я не смела упоминать имя погибшей служанки вслух, а Ида, должно быть, не хотела огорчать меня. По крайней мере, я тешила себя такой надеждой. Я боялась узнать, что сдержанная девушка винит меня в смерти подруги, как винила себя я сама. У меня было время, чтобы обдумать своё поведение и отдаться угрызениям совести, пока я лежала в постели под неусыпным присмотром Хельги, пока мучительно медленно выздоравливала. Прошло немало дней, прежде чем я набралась сил, чтобы принимать посетителей и вести непринуждённые беседы, будто ничего и не было.

Все эти дни я не видела Локи, однако его присутствие таинственным образом ощущалось. Мне казалось, что иногда сквозь сон я чувствовала знакомые прикосновения на своём лице, а тёплый ветерок приносил запах его тела и волос. Несмотря ни на что, я тосковала по нему. По тем счастливым минутам, которые я провела подле него, когда он ещё был лучшим из асов в моих глазах. Я скучала и корила себя за это. Он нанёс мне непростительное оскорбление, причинил беспощадную боль, и, несмотря на всё, я любила мужа. Любила той преданной одержимой любовью, которую и огнём не выжечь из моего глупого доверчивого сердца. В отсутствие предавшего меня супруга я утешалась обществом сына, так на него похожего.

Нарви перенял лучшие качества своего отца: он был остроумен, находчив, обходителен, проницателен и умён. От меня (хотелось бы верить) сын унаследовал сдержанность и спокойствие, благодушие и понимание, а также чувство справедливости, каким я была наделена в прежние времена. В нём давно уже пробудилась огненная сила отца, однако я всё чаще обращала внимание, что юноша прибегает к ней лишь в редкие моменты особенной надобности, словно опасается её. Локи, несомненно, научил наследника обращаться с ней, пусть не так непринуждённо и играючи, как сам, но, тем не менее, очень искусно и умело, однако я просматривала в сыне созидательное начало. Разрушительная природная сила огня пугала и настораживала его, так что разумный господин обращался к ней с крайней осторожностью. И точно так же любящий сын обращался с ослабевшей матерью. Нарви никогда не говорил при мне ни о Локи, ни об Асте, ни о произошедшем, а только выражал беспокойство и просил меня позаботиться о себе и ребёнке — его долгожданном брате или сестре. Я была благодарна ему за чуткость и понимание.