Двуликий бог. Книга 2 (СИ)

— Достаточно, — прервал повелитель спокойным голосом, в котором, однако, слышалась сталь. Лицо его ожесточилось, глаза сверкнули недобрым пламенем. — Сколько ещё мне выслушивать эти пустые слова? Скажи уже, наконец, чего ты хочешь от меня!

— Я хочу… — я, как назло, запнулась, выдавая свой трепет и волнение, — хочу, чтобы ты отказался от своего права господина. Чтобы ты не касался иной женщины, кроме меня, что бы ни произошло, даже не смотрел в их сторону. Я повторю: не имеет значения, наложница или госпожа, асинья, гримтурсенка или человек, данное тобой слово будет распространяться на всех. Без уловок, лжи и недомолвок. И освободишься ты от него лишь с моей смертью. Только такая клятва, возможно, сможет примирить меня со случившимся.

— Ты понимаешь, что говоришь?.. — вкрадчиво начал Локи, понизив тон, в котором улавливались нотки гнева. Я расправила плечи, устремила на него смелый взгляд, сжала губы, уголки которых опустились. Я стояла перед ним, трепеща всем телом, каждой частичкой непокорной плоти, но не собиралась отступиться от своих слов. — Впрочем, в этом-то как раз есть моя вина, — я взметнула на него ресницы, вздрогнув от удивления. — С самого начала я слишком многое позволял тебе. Давал почти безграничную свободу, но, будто этого мало, разделил с тобой власть. Ты была единоличной хозяйкой моих владений, потому что я доверял тебе. А теперь, моя избалованная госпожа, ты и вовсе хочешь поставить меня на колени, — зло ухмыльнувшись, Локи схватил меня за подбородок, как поступал, когда был рассержен и возбуждён. Боль из-под сильных властных пальцев сдавила нижнюю половину лица. С губ сорвался неровный вздох, я прикрыла глаза. Супруг продолжал:

— Однако это тебе удастся едва ли. Позволь мне раскрыть тебе глаза: вся эта твоя надуманная обида и боль — не более чем прихоть ребёнка, привыкшего к вседозволенности. Но всему есть предел, и особенно — моему терпению. Ты ведь знаешь, что я могу сделать с тобой, не так ли? Могу ввергнуть тебя в такое унижение, что ты головы никогда больше не осмелишься поднять. Ты этого добиваешься, Сигюн? Хочешь взглянуть на крайности? — ядовитый голос господина скакал, то затихая в обманчивой нежности и сочувствии, то возвышаясь в угрозах. С губ не сходила жестокая торжествующая улыбка. Он знал, что я в его власти, что всегда была. И всё же я не собиралась сдаваться так легко. Неприкрытое пренебрежение супруга к моим чувствам заставило ярость всколыхнуться в груди.

Скривив трясущиеся губы, я выхватила кинжал из ножен на поясе, замахнулась в порыве отчаяния и, вложив одну ладонь в другую, устремила клинок в середину своего живота. Оружие неразличимой вспышкой сверкнуло между нами, рассекая воздух, и только молниеносная реакция бога огня позволила ему перехватить ведущую руку за мгновение до того, как роковое ранение стало бы неизбежным. Он сжимал моё запястье с такой силой, что его пальцы побелели от напряжения, руки мужчины при этом ходили ходуном. Я видела подобное в первый и последний раз. В бою рука Локи ни разу не дрогнула — не имело значения, сжигает ли он заживо великана или продуманным точным движением ломает шею сопернику. Но в тот миг… На бледном лице застыло выражение истинного ужаса, только через некоторое время сменившееся гневом и непониманием. Конечно, я не совершила бы такого страшного злодеяния. Никогда не посмела бы погубить несчастное дитя. Однако он об этом не знал.

Локи сдавил мне запястье до боли, что-то в нём хрустнуло, я вскрикнула и против воли разжала пальцы. Ловкий ас в ту же минуту перехватил рукоять. Именно этого я и добивалась. Сделав резкое движение вперёд, я схватила ладонью лезвие под его пальцами и сжала, что было силы. На мгновение боль ослепила меня, яркая вспышка заволокла взгляд, мешая видеть. Я не испугалась и продолжала судорожно сжимать клинок. По запястью и предплечью текла кровь, алая, как последние лучи закатного солнца. Мне вновь удалось ввести мужа в совершенное замешательство. Он так оторопел от моих поступков, что даже раскрыл губы, замер на месте, не пытаясь ничего предпринять, остановить или помешать мне.

— Смотри, как ранит надуманная по твоему мнению боль, — прошептала я, чтобы не выдать неподвластную дрожь в голосе. — Смотри, как ты ранил меня, — и, преодолевая мучительную резкую боль, я сжала раненую ладонь ещё сильнее. Рука немела, но пока подчинялась мне. Меня трясло, на глазах выступили слёзы, а я всё глядела ему в самую душу сквозь расширившиеся от удивления карие глаза. — Я вложила в твою ладонь не кинжал, а своё доверие. Ты должен был защищать меня, но решил предать и смертельно ранить. Какое ты сумеешь придумать унижение страшнее, чем делить аса, которого с первых дней я любила так, что жизнь свою положила к его ногам, с другими?..