Двуликий бог. Книга 2 (СИ)

— Я в порядке, Нарви. Родители окружают меня заботой и вниманием. А теперь ты пришёл, и моё сердце ликует от радости, — я поцеловала сына в лоб и позволила высвободиться из объятий, после чего опустила ладони на его плечи. Склонив голову набок, я любовалась им всё с той же рассеянной и мечтательной улыбкой на губах. Глядя на юношу, я вспоминала свою беспечную молодость, волнующие восторги первой любви, таинство несмелых откровенных прикосновений. Ему ещё предстояло познать всё это в полной мере, в то время как для меня счастье закончилось. Осталось ли в моей жизни хоть что-то, что имело значение, кроме несчастного затравленного ребёнка внутри?

— Как мой брат или сестрёнка? — улыбнувшись в ответ, спросил сын и, не отводя от меня глаз, словно просил дозволения, коснулся ладонью круглого живота. Срок подходил, а дитя так редко напоминало о себе, что стоило бы насторожиться: каким буйным и неспокойным оно было в начале, таким тихим стало после произошедших со мной злоключений. Даже жар больше не тревожил меня, точно сила его иссякла.

— Всё хорошо, ждёт появления на свет, — только в тот миг, когда произнесла эти слова, я поняла, что против собственной воли солгала Нарви, а он никогда не пропускал и не прощал таких вещей. Я покраснела под проницательным и укоряющим взглядом, немедленно брошенным на меня. — Вернее, я на это надеюсь. Большего я не могу знать, — ощущая жар раскаяния в щеках, исправилась я, взглянув на сына из-под длинных ресниц. Нарви покачал головой. Чтобы как-то избежать неловкости, я постаралась сменить направление разговора. — Скажи, твой отец знает, что ты здесь?

— Я спросил у него дозволения прежде, чем отправиться в путь, госпожа, — не сводя с меня испытующего взгляда, поведал юноша. — Повелитель ответил, что я уже достаточно взрослый, чтобы принимать решения самому. И сказал… — Нарви запнулся, отвёл взгляд. Повисло неловкое молчание. По его отрытому честному лицу я понимала, что он и сам не рад, что сказал лишнее, не задумавшись о последствиях.

— Договаривай, — я удивилась настойчивости и твёрдости собственного голоса, учитывая, что сердце пропустило удар, ведомое красноречивым молчанием сына.

— Он сказал, что доверяет мне… Так же, как доверял и тебе, — юный ас вновь обратил на меня взгляд внимательных тёмных глаз. Я кивнула, однако руки, не находившие себе места и занятия, выдавали меня с головой. Нарви смотрел на меня с сочувствием и печалью. Мы помолчали. Затем он коснулся моей ладони. — Госпожа… Мама. Не думаешь ли ты, что всё это зашло слишком далеко? — я не ответила, сжала губы, но руки не отняла. — Я не могу судить вас. Для того создан тинг, да и дело это лучше всех удаётся Форсети. И даже если бы захотел, как я сумею? Для меня вы связаны, неразлучны, как солнце и луна, как две части единого целого. Вы не можете существовать друг без друга, сколько бы ни отрицали. А сейчас я вижу, что моя луна гибнет, угасает… Как мне справиться с этим? — тёплая ладонь сына обняла мою щёку, погладила её, рождая давно забытый трепет нежности. Я взглянула на него, кусая губы. Этот ищущий потерянный взгляд, такой мне знакомый. Как же он походил на отца!

— Я узнаю это красноречие, — горько усмехнувшись, я отстранилась, вздохнула, чтобы прочистить горло, где зарождался привычный ком слёз. Соколиные глаза Нарви всё так же глядели на меня: с сочувствием и скрытой мольбой. Я понимала его чувства, и совесть корила меня за жестокосердие. Однако на этот раз моё «жестокое» сердце ранили слишком сильно, чтобы заставить о чём-либо сожалеть. — Твой отец отправил тебя сюда, не так ли? И ты стал частью чужих вероломных интриг?

— Не вижу ничего удивительного, госпожа моя, ведь я сын своего отца. Да и ты не лишена красноречия, — спокойный благосклонный тон собеседника внушал доверие. Я гордилась ясностью его мысли, продуманным и осторожным подбором слов. Из любопытного лепетавшего мальчонки вырос рассудительный и убедительный молодой человек. — Я никогда не лукавлю и уж тем более не лгу. Кому, как не тебе, знать это лучше всех? Прежде всего, я здесь, потому что волновался за твоё самочувствие. А кроме того, я надеюсь вразумить тебя. Дать понять, что этот затянувшийся разрыв всех нас делает несчастными: твои глаза больше не сияют, отец не находит покоя, в твоё отсутствие с ним что-то происходит, Нанна испугана и растерянна, Бальдр вновь ступил на тропу забытой, казалось, вражды. Не говоря уже о том, что и моё сердце вы с отцом разбиваете. А подумай о ребёнке? Скольких ещё необходимо вовлечь в эту страшную ссору, чтобы хоть один из вас одумался?

— Нарви, ты огорчён, я понимаю, — голос затих, и я долгое время не могла собраться с мыслями, лишь застыла с рассеянной улыбкой на губах, уставившись под ноги. Сын не перебивал и не торопил. Даже не глядя на него, я всё равно ощущала на лице взор проникновенных чёрных глаз. — Однако всё это не так просто. Ответ не лежит на поверхности.