Двужильная Россия

Да что там Казахстан! А великие каналы, соединяющие северные наши моря с южными? Беломорско-Балтийский, Москва – Волга, Волга – Дон, Волго-Балт? А заполярный уголь Воркуты, Инты, Печоры? А железные дороги на тысячи километров, проложенные сквозь тайгу и тундру? А пробитые в горах автомобильные трассы? А большие современные города, построенные на вечной мерзлоте, – Магадан, Норильск и другие?.. Гордость первой пятилетки Магнитка – и та в значительной степени сооружалась заключенными. А метро и высотные дома в Москве? Университет имени Ломоносова? Не только энтузиасты-комсомольцы – работали здесь и те, кого приводили и уводили вооруженные солдаты.

Все самые тяжелые и ответственные работы первых пятилеток легли на плечи заключенных.

Сколько их вообще было в сталинской России?

В Карлаге говорили, будто, по данным иностранной печати, общее число заключенных в советских концлагерях определялось в 25–30 миллионов. Так ли это – я не знаю. Академик Сахаров, отец советской водородной бомбы, в своем известном письме-трактате о судьбах общечеловеческой цивилизации, адресованном советскому правительству и общественности всего мира, называет меньшую цифру, 10–15 миллионов. Но и это равняется населению средней европейской страны.

И другие цифры приводит Сахаров. Одних только членов партии было репрессировано в сталинщину миллион двести тысяч.

Из них расстреляна ровно половина – шестьсот тысяч. Из остальных вернулись живыми после реабилитации всего лишь пятьдесят тысяч.

А сколько полегло нашего брата – беспартийных? Сколько миллионов?..

Мне рассказывали, как в одном из лагерей, занятых прокладыванием через сибирскую тайгу железнодорожного пути, начальник пункта заявил заключенным: «Мы построим, хотя бы вместо каждой шпалы лег труп».

И ложились трупы.

…В 1969 году мы с женой³⁵ путешествовали на туристическом теплоходе по Волге, Каме, Белой. Чудесные были виды, особенно крутые и высокие берега Камы, одетые в осеннее золото и пурпур. Культурником и гидом нашим оказался старик-пенсионер с бритым неприятным лицом, в поношенной фетровой шляпе, с которой почему-то была снята лента. Как-то, очевидно, подвыпив, он завязал со мной дружескую беседу, сообщил, что в молодости работал в органах. И, ухмыльнувшись, сказал между прочим, что в лагеря при Сталине сплошь и рядом сажали только потому, что нужна была рабочая сила.

На следующий день, проспавшись, видимо, он вспомнил, что накануне болтал лишнее, и при встрече со мной на палубе шарахался, как от зачумленного.

Он мог бы еще добавить, мой авторитетный собеседник, что зачастую массовые аресты производились по специальной разнарядке, что следователи должны были выполнять (и, конечно, с превышением – плановое хозяйство!) спущенный сверху план. Иные из намеченных жертв спасались тем, что, случайно узнав о предстоящем своем аресте, уезжали куда-нибудь подальше, в глушь. Никто их потом не преследовал.

Следователи сталинских времен любили острить: «Был бы человек, а дело найдется».

Мучительно стараясь понять и осмыслить то, что творится в моей стране, временами я доходил до философии незабвенного Васисуалия Лоханкина. На костях безвестных рабов были построены египетские пирамиды, римские дороги и акведуки, думал я. На костях крепостных мужиков вырос Петербург, нынешний Ленинград. Кто вспоминает сейчас об этом?

Быть может, и сталинский социализм, которого не предвидели ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин, должен быть вот так же построен на наших костях? Может быть, такова историческая закономерность развития человеческого общества?

Может быть, в этом сермяжная правда?

45

Дважды на своем веку пришлось мне видеть Сталина и дважды слышать его голос.

Как-то – было это в двадцатых годах – редакция «Известий» послала меня дать «впечатления» о не помню каком Всероссийском съезде Советов, на котором с докладом должен был выступить Сталин. «Впечатления» были тогда моим газетным амплуа. Из года в год, 1 Мая и 7 Ноября, ходил я со специальным пропуском на Красную площадь впечатляться традиционными, происходившими по установленному регламенту военными парадами, а затем казенными демонстрациями трудящихся. Всякий раз свои восторги передавать по-новому. Впечатлялся всевозможными съездами, конференциями, совещаниями, слетами, происходившими то в Кремле, то в Большом театре, то в Колонном зале Дома союзов.

На сей раз съезд собрался в Большом театре. Ярко освещенный, малиновый с золотом многоярусный колодец зрительного зала сверху донизу был полон народа, сидящих рядами делегатов и гостей. Вместе с другими газетчиками я устроился в глубокой яме оркестра, под самой рампой, и мне отлично был виден стоящий на трибуне вождь. Черный ежик волос над низким лбом, густые черные усы грузинского духанщика. Простая светло-серая тужурка, воспетая Анри Барбюсом. Трудно было представить себе улыбку на спокойном, холодном этом лице. «Вы обращали внимание на профиль Сталина? Ведь это профиль тигра», – сказала мне спустя много лет Анна Васильевна.

Его встретили умеренные рукоплескания зала – бурные овации пока еще не были предписаны.