Двужильная Россия

Эта гадина называла меня своим товарищем и претендовала на какую-то откровенность с нею. Что ж, в глазах тех, кто держал нас за колючей проволокой, мы были вполне равнозначащие, следовательно, товарищи. Мало того, он был даже более нужным и заслуживающим доверия человеком, чем я.

Вообще наблюдалось парадоксальное явление: тяжелые преступники устраивались в лагере лучше всех и, мало того, пользовались благоволением администрации.

Меня, профессионального литератора, все эти годы тянуло писать. Теперь, когда с общих работ попал в контору, как будто представилась такая возможность: ежедневно после занятий можно было уделять литературе часа два-три. Я решил писать рассказы об Отечественной войне, используя как основу мелкие свои заметки в армейской печати, и с этой целью написал маме, прося ее прислать хранившиеся дома старые фронтовые газеты, где имелись мои статейки. Конечно, в следующей же посылке я их получил. Сверх просимого мама вложила еще два номера журнала «Огонек» с моими военными корреспонденциями, а также старый номер двухнедельного журнала «Колхозник» с моим очерком о Фрунзе «Командарм».

Заведующая почтой Зина, благоволившая ко мне, красивая девушка, вольняшка, выдала посылку прямо на руки, нарушив инструкцию, без проверки ее дежурным надзирателем. Но спустя некоторое время прибежала ко мне взволнованная и шепотом рассказала, что начальник 3-го отдела Бабенко неизвестно как узнал это и после сурового внушения приказал, чтобы я немедленно вернул ей все полученные газеты и журналы. «Уж ругал меня, ругал…» Ничего не поделаешь, пришлось вернуть. Правда, не все, кое-какие нужные газеты я придержал.

Прошло два дня. Одним из моих соседей в бараке был зоотехник, долговязый, рыжий, полублатной, с которым до сего времени я ни словом не перемолвился. Но тут вечером он обратился ко мне с неожиданным вопросом:

– Кажется, вы получили из Москвы газеты с вашими статьями?

– Да, получил, – сказал я, внутренне весь подобравшись. Откуда он узнал, что получены такие газеты? Никому я их не показывал, никому не говорил. Странно. Очень странно.

– Нельзя ли почитать? Интересно, – продолжал зоотехник. Тон был самый простодушный, но какое-то необъяснимое чувство заставило меня ответить:

– Нет, я никому не даю их читать. К чему?

Только потом я понял, насколько провокационной была эта невинная на первый взгляд просьба и какой опасности удалось мне избежать, избежать совершенно инстинктивно.

Через день я был вызван в Хитрый Домик. Так назывался у нас 3-й отдел, выполнявший в лагере весьма определенные функции.

Человек совершил политическое преступление, судебные органы определяют за это соответствующую меру наказания, которое преступник и несет. Преступник наказывается один раз. Многократность судебной кары исключена. Такими были законы старой России. Таковы вообще законы всего цивилизованного мира. По законам Cоветского государства человек может быть наказан несколько раз. Уже отбывая наказание, он может тем не менее подвергнуться новому, дополнительному. Лагерные сроки широко применялись в практике судебных органов. Вот такие-то сроки и подготавливал Хитрый Домик.

«Зачем я вдруг понадобился Куму?» – думал я с беспокойством по дороге туда и не мог найти ответа.

Начальник 3-го отдела, рыжеватый сухощавый лейтенант Бабенко, сидел за столом у себя, в невзрачном своем кабинете.

– Ну что вы делаете, Фибих! – встретил он меня отечески-укоризненным тоном. – Человек грамотный, писатель, а занимаетесь глупостями.

– Какими глупостями, гражданин начальник?

– Выписываете из Москвы газеты со своими статьями. Зачем вам понадобились ваши статьи?

Я стал было объяснять – зачем, но Бабенко прервал на полуслове:

– Никто вам не позволит здесь писать. Выйдете на волю, пишите сколько угодно. А здесь лагерь. Писаниной заниматься здесь не положено.

Коварная вещь аналогии. Я сравнил про себя: Чернышевский, сидя в крепости, писал агитационный роман «Что делать?», Николай Морозов³⁹, двадцать пять лет просидевший в Шлиссельбурге, создал за эти годы оригинальный научный труд «Откровение в грозе и буре», Ленин в Шушенском писал политические статьи…

– Я познакомился с вашими статьями, – продолжал Кум, перекладывая лежавшие перед ним газеты – то были мои газеты, армейские. – Вы пишете как советский патриот. Но зачем вам понадобилось вот это? (Потряс зеленоватой тетрадью «Колхозника».) Зачем вам понадобилось вытаскивать врага народа?

– Какого врага народа? – спросил я, ничего не понимая.

– Как какого? Блюхера!

Не знаю, побледнел ли я, когда сообразил, в чем дело. Наверное, побледнел. В моем очерке «Командарм» упоминалось о том, что Перекоп штурмовала 51-я дивизия, которой командовал Блюхер. Имя его упоминалось мельком, но и этого было достаточно. Я совершенно об этом забыл и вспомнил только после грозных слов Бабенко. Бедная моя мама, в чрезмерном своем усердии приславшая и то, чего я совершенно не просил, могла оказать мне, совсем не подозревая того, чрезвычайно скверную услугу.