Двужильная Россия

Я не натянул китель на себя. Подобно заячьему тулупчику, что был подарен Гриневым Пугачеву, синий китель сыграл большую роль в дальнейшей моей судьбе. Я свернул его, сунул за пазуху и отправился к нарядчику, средних лет, полуинтеллигентного вида мужчине, который жил в отдельной кабине, а не в бараке. День только начинался, и он должен был находиться у себя.

Действительно, на мой стук в дверь отозвался его голос. Я вошел и, ни слова не говоря, прежде всего закрыл дверь на ключ. Увидев это, сидевший за столом над бумагами нарядчик испуганно вскочил – подумал, наверное, что пришли его бить. Но я, конечно, не заметил этого непроизвольного движения. Я вытащил принесенное из-за пазухи и вручил с самой приятной улыбкой:

– Вот, пожалуйста. В подарок. Мне этот китель не нужен, а вам, быть может, подойдет.

Успокоенный нарядчик, не подавая виду, какое впечатление произвело на него внезапное мое появление, примерил китель, застегнулся, обернулся, осмотрел себя и сказал, очень довольный:

– Прямо на меня сшит.

Несколько дней спустя я сидел уже за столом в продотделе среди конторщиков и отщелкивал на счетах цифры. Не раз потом с благодарностью в душе убеждался я в практической истине тех уроков житейской мудрости, которые преподавал мой коллега по новой тюрьме старшина Николенко. Где-то он был сейчас?.. Теперь пришлось иметь дело со всеми видами лагерного довольствия, вплоть до фуража, и каждый месяц составлять простыни-отчеты об израсходованных продуктах, представляемые в административный центр Карлага – в До́линку. Требовалась известная ловкость рук для подгонки цифр так, чтобы они совпадали с предыдущим месяцем, особенно в отношении фуража для скота (о туфта!). Как будто я с этим благополучно справлялся.

К этому примерно времени относится один эпизод.

Я упоминал уже об уркагане Романове, который жил в одном со мной бараке. Населяли барак главным образом крестьяне из Западной Белоруссии и Западной Украины, трудолюбивые работяги, привыкшие вкалывать с утра до ночи, смирный, серый, забитый народ. Романов – парень молодой, сильный, нахальный – терроризировал весь барак, делал что хотел. Мужички-западники боялись слово ему сказать.

Однажды в сумерки после работы, когда еще не зажгли свет, сидели мы небольшой группой и мирно беседовали. Был тут и Романов. Не помню уж, в ответ на какие слова бросил я грубую фразу. Романов вскочил, метнулся к своей койке, порылся там минуту в тумбочке, затем снова подошел ко мне – правая рука за спиной:

– Повтори, что сказал.

Я не повторил. Все знали, что в тумбочке он прячет нож. Дислокация была для меня самая невыгодная: я сидел на койке, прислоняясь спиной к стене, а надо мной неясный в полутьме, угрожающе нависал Романов, явно пряча за спиной нож. Не было возможности ни отразить удар, ни увернуться от удара. Я перевел разговор на другое, и Романов, постояв еще минуту надо мной, отошел к себе.

Вскоре после того весь барак повели в баню. Раздевшись, как и все, в предбаннике и сдав белье в прожарку, я пошел мыться. Открыл дверь. У самой двери, упираясь вытянутой ногой в противоположную скамейку, преградив таким образом входившим дорогу, сидел в голом виде Романов, никого не пуская, забавлялся. Молча я отбросил босую его ногу в сторону и вошел в теплое душное помещение, наполненное моющимися. Слышался плеск воды и стук шаек. Не успел сделать и десяти шагов, как мимо пролетела и с грохотом ударилась об стену тяжелая деревянная шайка. Романов, разозленный тем, что с ним так непочтительно обошлись, запустил вдогонку в меня шайкой, но, к счастью, промахнулся. Я не остановился, даже не оглянулся на него. Я просто не обратил внимания на то, что в меня запустили шайкой, которая могла сбить с ног и покалечить. Прежним ровным босым шагом я вошел в соседнее помещение, где тоже мылись несколько человек.

Тогда Романов, подхватив шайку, совсем уже взбешенный, ринулся вслед за мной. Подскочив ко мне, он высоко занес тяжелую деревянную посудину, держа ее обеими руками – вот-вот со всего размаха обрушит на мою голову. Минуту мы молча стояли друг против друга, два голых зека. Полупудовая мокрая шайка висела надо мной дамокловым мечом. Опустись она – череп разлетелся бы, как переспелый арбуз. Я смотрел Романову в глаза, но в то же время боковым каким-то зрением следил и за повисшей над головой шайкой, чтобы, если понадобится, в некую долю секунды отпрянуть вбок.

Так простоял минуту Романов с поднятой шайкой, потом опустил ее, мрачно повернулся и воротился к себе в мыльню. Выждав немного, я направился к нему. Уже остыв от вспышки ярости, блатарь сидел на мокрой лавке среди других моющихся и усердно натирался мочалкой. Потоки мыльной пены стекали по молодому, мускулистому, блестевшему от воды телу. Я остановился перед блатарем и сказал:

– Смотри, плохо кончишь, Романов.

Ответом был угрюмый взгляд.

– Я тебя схаваю без соли, – проворчал блатарь, продолжая намыливаться.

– Подавишься, – сказал я, повернулся спиной и пошел обратно, тоже не оглядываясь. На этот раз шайка вдогонку мне не полетела.