Двужильная Россия

Заколдованное место наш Северо-Запад. На других фронтах окружаем целые армии, берем город за городом, под Ленинградом прорвали линию железобетонных дзотов, а здесь целый год топтание перед каким-то Демянском. В чем дело? Бездарное командование.

А у бойцов уже создалось впечатление неприступности Демянска. Апатия, безнадежность. Все равно, дескать, ничего не выйдет, нечего и требовать.

Мы в редакции горько острим:

– За что нас хлебом кормят?

Чего доброго, могут расформировать армии Северо-Западного фронта как не отвечающие своему назначению.

Москвитин горячо советует мне писать роман, темой которого явится мой первый брак, судьба Киры и четы Савченко.

В самом деле, над этим нужно подумать.

А после, если буду жив и здоров, приступить к работе над романом специально о войне – продолжением «Родной земли».

26 января

Наступление на нашем участке отменено. Про Короткого, нового командующего, говорят, что он бережет людей, зря в огонь не лезет. Редкая у нас черта.

Баталовщину редакция покидать не собирается. Цитрон занялся грандиозным строительством в нашей избе: сооружает двухъярусные койки.

А ведь еще на днях было распоряжение держать свои вещи наготове.

Волшебные лунные ночи. Сине-белые шапки изб, искрящийся снег, редкие тени. Звон и скрип снега под ногами, полозьями саней, лыжами. В такую ночь калядовали гоголевские парубки и девчата.

Каждый вечер мы с нетерпеньем ждем «последнего часа», а затем толпимся перед большой картой, висящей в нашем доме. (Он получил название дзота № 2.) Заключаем пари, какой город завтра будет взят. Вся страна сейчас с таким же нетерпением ждет сообщений Совинформбюро. Главное командование применяет немецкую тактику: клещи, клинья, обход и окружение больших городов. Но глядишь на карту – и страшно становится. Впереди еще сотни и сотни населенных пунктов, и каждый приходится вырывать с кровью. Сколько, наверное, жертв! Немцы сопротивляются, как дьяволы.

А все-таки придет время, когда мы будем гнать их как баранов.

Спорим, вступят наши в Берлин или нет. Я думаю, что до этого дело не дойдет.

Получил наконец брюки моего размера. Предмет общей зависти. Гимнастерку мошенник Плеушенко пока отказывается шить, ссылаясь на особый якобы приказ: не производить пошивок, пока не будет выяснено, шить обмундирование по старому или по новому образцу. Врет, конечно, отрез ему нужен для каких-то жульнических махинаций.

27 января

Кажется, я ошибся. Наступление – генеральное – все же будет. Прибыли крупные пополнения: две бригады, несколько полков и, самое главное, 1-я Московская гвардейская минометная дивизия. Говорят, залп этой дивизии страшен: 1000 мин в минуту. Скорее всего, это не «катюши», а «борисы» – мины фугасного действия оставляют громадные воронки.

Да, не завидую демянским немцам.

Всю ночь под окнами нашей избы хруст шагов, визг и свист полозьев, лыж. Откроешь картонный щит, которым замаскировано окно, – темные силуэты бойцов, возы, пушки, тягачи.

Войска идут на фронт.

Ребятам, посланным на передний край, приказано сидеть там, хотя бы пришлось ждать месяц. Я, Москвитин и Рокотянский – резервная группа. Надеюсь, когда начнутся решающие события, и я попаду в самую гущу.

А пока договорились с Карловым относительно посещения летчиков. Они расположены далеко от нас, надоело писать только о пехоте.

Ликвидация Сталинградской группировки закончена. Из 220 тысяч осталось лишь 12, которые еще сопротивляются.

Последнее сообщение: истреблено 40 000, взято в плен 28 000. Одних танков захвачено 1300.

Сталинград стал для немцев, итальянцев и румын гигантской могилой. Они получили то, чего добивались. Это настоящие, блестяще осуществленные Канны.

Поколение немцев запомнит нашу Волгу и наш Сталинград.

29 января

По ночам через Баталовщину густо движутся войска. 241-я с крайнего правого перемещается на крайний левый фланг. Днем белая пустынность и тишина. Но немцы все же что-то чуют. Опять появились воздушные разведчики. Мы уже отвыкли от завывания моторов.

Послал сегодня Берте вызов на работу (в госпиталь 2202) и литер. Вчера специально ходил к Милославскому. Литер он организовал тут же, в пять минут. Старик, как всегда, был очарователен. Баня, обед вдвоем, стопка рябиновки.

Вернулся милый Фрадкин из Москвы. Привез мне письмо от мамы. Тяжело читать письма стариков. От посылки в восторге, трогательно благодарят. Я послал концентраты (пшено), копченую колбасу, сливочное масло, две банки консервов, немного сахару, печенье, пачку табаку. Мама пишет, что «полакомились» кашкой – сварили, но только раз, а в дальнейшем будут делать из пшена суп. (Нам эта каша почти опротивела.) Из колбасы делают котлеты, примешивая картофельную кожуру. Изобретательность нищеты. Но ни слова жалобы на тяжелую жизнь. Героические у меня старики.

Здоровье у обоих подорвано. Мама то и дело прихварывает. Папа уже не работник. Последствия цинги у него не проходят. Фраза в письме: «Если мы переживем эту зиму».