Двужильная Россия

Немцы обстреливали КП из дальнобойных пушек. Нащупали! Этого раньше никогда не было. Вот он, результат похищения майора с секретными документами! Рокотянский присел на корточки под стеной. Я не двигался, сидел по-прежнему.

– Отойдите от окошка, – посоветовали мне.

Неприятные это минуты, нужно признаться. Короткий воющий свист, затем оглушительный, прокатывающийся по лесу треск. Ждешь: следующий снаряд ударит именно сюда. Зато какое облегчение, когда разрывы начинают удаляться – немцы перенесли прицел. А каково бойцам, лежащим в цепи на открытом поле, по которым бьют такие снаряды?

Фашисты дали 10–12 выстрелов, и обстрел прекратился. Несколько снарядов не разорвалось – только земля вздрагивала. Вошел боец.

– Лошадь убило.

Это и были все потери.

Лошадь с вырванным животом лежала метрах в тридцати от блиндажа. Ее прирезали. После наши хозяева-«славяне» варили у себя в избе конину. Предложили и нам, но мы отказались.

В Заселье я встретил Фрадкина и работников из 7-го отдела. Около клуба стояла их звукоустановка – зеленый шестиколесный автобус с двумя рупорами на крыше. Фрадкин приехал давать «концерт». Тяжелая и опасная работа. Как правило, немцы выслушивают радиопередачу спокойно, но затем начинают неистово обстреливать. Как я узнал впоследствии, после этой передачи они выпустили до сотни тяжелых снарядов. Однако накрыть звукоустановку им ни разу еще не удалось.

Фрадкин сообщил, что Галя вместе с Зингерманом уехала на несколько дней в Москву. Девушка добилась все-таки своего.

Несколько дней прожили в Заселье, посещая КП дивизии – главным образом, чтобы узнать, какие города еще взяты, и получить продукты в АХЧ³³. Я дал по телеграфу Губареву пять, шесть заметок, конечно, не считая материала, собранного по заказным темам. Странная и своеобразная, если посмотреть со стороны, это была жизнь. Маленькая, бедная избенка, одно окно забито досками, другое сплошь из осколков – пропускает мутный свет. В углу покосившийся двойной образ. Половицы ходят под ногой, точно клавиши. Печь растрескалась – когда топят ее, дым ест глаза. Вечером «славянин» маскирует единственное окно немецкой плащ-палаткой и зажигает тусклую коптилку. От копоти и дыма в комнате густая мгла.

Спишь на русской печке, постелив овчинный полушубок. Десять дней я не раздевался. За окном завывает февральская вьюга. Ветер насквозь продувает старую, щелястую избу – сколько ни топи, холод собачий. Скука, тоска.

От нечего делать зайдешь в клуб. Там репетиция. Агитбригада разучивает песни, с которыми будут выступать. Мужской или женский голос без конца под баян твердит одну и ту же музыкальную фразу. Из-за стены – в соседнем помещении находится музвзвод – доносится валторна или тромбон.

В двухэтажном бревенчатом доме, одном из немногих уцелевших, расположилось оставшееся от ушедшей 241-й дивизии хозяйственное подразделение. Сидели, ждали, когда за ними приедут. Раза два мы там побывали. Рокотянского привлекали девчата-прачки. Их там было пятеро, почти все из Демянска. Жили с бойцами в общей большой комнате на втором этаже. Спали на общих нарах. Не через одни мужские руки пройдут эти девчата. Принимали нас радушно. На фронте бойцы всегда рады свежему, запросто зашедшему к ним человеку, в особенности если этот человек старший командир. Засыпали нас вопросами о событиях на фронте. Жарко топилась печь, сделанная из железной бочки из-под горючего, на столе тускло мерцала коптилка. Мы сидели у огня и беседовали. Хозяйственники – первые политики. Оно понятно – газеты первым делом попадают к ним. До тех, кто в траншеях, большей частью не доходят.

В следующий наш приход были устроены танцы. Появился баян. Девушки сначала жеманились, потом выскочила самая бойкая, маленькая, в черном свитере, пошла по кругу, топоча валенками и пронзительно выкрикивая частушки. За ней и другие. Мне понравилась двадцатилетняя синеглазая Женя, самая, несмотря на миловидность, кажется, скромная из всех. Очень долго не хотела танцевать.

– Да у меня не выйдет.

Потом разохотилась, стала танцевать с подругой. Плясал и Рокотянский, подцепив одну из девушек.

История Жени. Из Демянска, отца нет, мать осталась у немцев. Жили в колхозе. Работает прачкой, в надежде на то, что вот-вот освободят Демянск и она вернется к матери.

– Так всю войну и простираю, – сказала девушка с грустью в голосе. Я посоветовал ей бросить это занятие, поступив в госпиталь, учиться, стать сестрой или фельдшером. Вероятно, впервые так с ней говорили.

Здесь мы получили чистое белье в обмен на свое грязное. «Славяне» организовали баню – мы неплохо помылись. Сложная банная проблема была разрешена. И вовремя – осматривая сорочку, я нашел двух «автоматчиков» явно инородного происхождения.

На наш «корреспондентский пункт», стоявший у дороги, на краю деревни, то и дело заглядывал прохожий и проезжий люд. Погреться, а то и переночевать. Две ночи провели с нами двое лейтенантов. Только что окончили Лепельскую военно-пехотную школу и впервые на этом фронте. Серьезные, подтянутые ребята.