Дыхание

— Пожалуй, нельзя так сказать. Это два одного и того же, — отвечает Леха и обратившись ко мне вопрошает:

— А ты чего не пьешь?

— Здесь такой воздух. Пить не нужно. Как будто трезвеешь… в глубину.

— Мне Ахмед говорил, что ты не пьешь. Я не поверил.

— Это потому что ты трезвых давно не видел, — резонирует, качаясь, Ванек. — А может, он трезвее всех, хоть и пьет одну минералку.

— Ахмед говорил, ты от водки трезвеешь.

— Круто! — заметил Ванек.

— У нас очень разные представления о трезвости. Полярные. Царство вечного холода, царство вечного жара…

— Это что?

— Да так… Поэзия народов Севера.

— Чукчи. Понял. Одурманенные звери. Озверевшие люди. Вочеловеченные боги… Но что прежде богов? Что? Там… Здесь… Они скажут, что я пьян. Они скажут, что — нет.

Появляется Ахмед, покачиваясь, в спортивных трусах и майке.

— Короче! Я пошел пробежку делать.

— Во нажрался… — мечтательно произносит Ванек.

— Спорт, — коротко, со значением бросает Ахмед. — Каждое утро. Тут неподалеку турник есть. В лесу. Фиг знает, кто его поставил. Может, геологи?

Леха хмыкает.

— Так вот, я до этого турника — и обратно.

— Мы писали, мы писали, наши мальчики устали, — со вздохом констатирует Лаура.

— Не устают только те, кто плохо писает, — вновь встревает Жорж. — У них там какой-то гормон в крови. Спать не дает. Соловьев или Бердяев, кто-то из них помер от этого. Ребята плохо пИсали. Или писАли. Да хрен их разберет.

Лаура встает, слегка раскачивая бедрами воздух, подходит ко мне.

— У кого-нибудь есть зажигалка?

Шарю по карманам. Нет. Еще раз. Может, упала? Хоть глаз выколи. Жорж улыбается ей интимно, чиркает спичкой, подносит огонь.

— Весна… — вздыхает Лаура. — И рассвет часа через четыре…

— В Австралии сейчас осень. Там наступает ночь.

Она взглянула на меня. И что-то случилось. Как будто я сделал неосторожный шаг и все перевернулось, и я упал в облака будто в проспасть.

Сердце поплыло. Полетело к самой глубине, и я уже ничего не чувствовал кроме полета. Я ощутил себя крохотным, но едва подумав об этом заполнил весь сад.

Лаура отняла дымящиеся пальцы от лица. Скользнули искорки в синеве ее глаз, как будто рыбки промелькнули подо льдом.

Вздох. Отвлечение.

— А душ здесь, конечно, отсутствует, — произносит она.

Леха растекается в улыбке.

— Нет, возле спальни есть. Комнатка. И горячая вода.

— Ну ладно, — произносит она уходящим голосом. — Я пошла спать…

Ее золотистая луковая головка медлительно растворяется в тени. Она будет ждать. Ванек смотрит ей вслед и сглатывает слюну. Через минуту сама собой всплывает перед взглядом зажигалка. На столе. Прямо напротив.

…Час или полчаса ночи. Руки по плечи во мраке, ладони увязли в звездах. В округе стоит мокрая пустота. Навстречу походным отрядам деревьев летят лепестки. Шары ламп горят в переплетениях веток.

Ночуя в саду Гесперид, на постаменте Брамы, там, где плещет Байкал, центральное море страны Нефельхейм.

Это было тысячи раз и уже не кончится. Это не в пространстве и лишь отчасти во времени. Это в доме, где не бывает смерть и вечно царит битва, а вокруг — закатнорассветная пустыня и снег, и никого на сотни верст вокруг, только шесты с конскими головами да сухой помет льда, и безжизненная ясность, и мне никогда не остаться в этом доме, потому что я ношу его на своих плечах. Все точки мира серебрятся в одной капле росы.

* * *