Дыхание

Я принялся за кофе. Из прихожей накатил скользящий шум. Возник огромный мужик с лицом заросшего боксера и в черной рясе. Печально и торжественно поглядев на стол, он воздел над головой щепоть, но, подумав, крякнул густо, как борщом, махнул всей пятерней и ушел.

В тот же день Пелагея, счастливая, но смущенно отводя глаза, собрала чемоданы; я проводил ее на вокзал.

Когда поезд унес ее в небесную тайгу, я сел в электричку и отправился за город. Под открытым небом я окончательно понял, что ужас миновал. Отвращение к себе — тоже. Я уловил себя на том, что исчез вечный страх перед смертью, перед условностями жизни, в которых хоронил саму жизнь; желудочные страхи, тестикулярный расчет, идеи, мыслеформы, общественные обсуждения. Как изводящая потребность засыпать и просыпаться, чтобы успеть и втиснуться в безумный график, не нужный ни тебе, ни другим. Life is life, не больше и не меньше. И как это прекрасно — жить и умереть. Что может быть естественнее? И какое это наслаждение — не думать!

Еще никогда я не чувствовал себя таким свободным.

Пережить свои клешни, впившиеся в мир. Вырасти из мира как из памперсов и поставить точку. Вся чистота Вселенной вливается в вас, если вы отшвырнули жирную жабу, которую приютили в своей голове, которая сводила вас с ума долгие годы. Все боязни, ложные абстракции и прокрустов стресс валятся в корзину скомканной бумагой. О чем еще можно мечтать?

Вселенная будто ожила: в ней появилось потустороннее, абсолютно свободное начало, и без него все падало и теряло смысл.

Возбуждения не было. Крыша не съезжала; я всего лишь стал легким. Как я устал от всех каменных, металлических, деревянных и нейлоновых саркофагов, в которые меня погрузили едва вынув из материнской утробы! Самое время жить. Солнце просвечивало меня насквозь, и я был Солнцем, потому что внутри меня пылала светлая звезда. Все вокруг превратилось в солнечную систему, к которой я относился со спокойной благодарностью — ее свет лишь питал мои мысли, а они не принадлежали никому, даже мне. Казалось, я окончательно утратил иллюзии. Все, что мне нужно было — это любовь, и я находился в полной уверенности, за оставшиеся полгода обязательно найду ее, и сгорю в полете, как метеорит.

Я стал часто выезжать за город. Там качались сосны, мощно плескался Байкал, и каждый порыв ветра приносил все большую ясность в мыслях. В этом воздухе растворилось столько бодхисаттв, что бродя по берегу, я ощущал привкус Бога, его вина, невесть по какой причине пролившегося на меня, грешного. И как обычно в тяжелый период жизни, мне повезло: я влюбился по уши. Я никогда не подозревал, что могу излучать любовь в пустоту. Что она вернется во что-то самодостаточное. Ее первое приближение прошло в метаниях, неприспособленности, уродстве мыслей.

Ее звали Марта. Она появилась в нашей конторе, когда высохшим июльским днем я вышел покурить. Вдруг я почувствовал, что не могу избавиться от одной фразы:

«Это в последний раз». Приписав свое состояние тому, что я слишком большое внимание уделяю кофе, компьютеру и гениальными идеями шефа (и, разумеется, помыслив о метастазах в мозгу), я украдкой отметил: конторского полку прибыло. Женщина стояла ко мне спиной. Когда она обернулась, я понял, что теперь не усну.

Я мог бы многое рассказать о ее внешности, но это почти то же, что рассказывать о собственных проблемах: люди с другими сложностями не оценят и рассказчик увязнет в собственных словах. Пожалуй, мы сохраняли так много общего, что наша связь походила на инцест.

День прошел точно во сне. Вечером, направившись домой, я хотел только увидеть ее, исчезнувшую полчаса назад. И вдруг на небольшом рыночке, среди бойких баб и отверстых чрев машин, я заметил фигуру, которая никак не вписывалась в пыльную суету. Она стояла у прилавка и неуверенно выбирала яблоки. Я неплохо разбираюсь во фруктах; аки змий библейский, я к неудовольствию продавщицы помог определить лучший сорт — отнюдь не самый дорогой. Мы разговорились. Я проводил ее до остановки. Выпросил номер телефона.

Мы встретились через день. Утром меня отправили подписывать контракт с передвижной столичной арт-галереей. Тема выставки звучала просто — «Дом».

Неизменное восхищение знатоков вызвали традиционные концепции дома. Одна — огромные дворцовые покои, золото и мрамор, невероятное изященство диванов, икон, резных деревянных библий, ковров, канделябров и вместе с тем — ни кухни, ни сортира, ни кровати, и передвигаться запрещено. Другая представляла собою сплошной санузел, где унитаз был приспособлен под кровать или кровать под унитаз, кухонный стол располагался в биде, везде развешаны использованные презервативы и прокладки, а стены выкрашены в тот волшебный цвет, что вызывает рвотные спазмы даже у проктологов. Было ясно, что из любви к высокой чистоте авторы презрели контаминации, однако я был так занят мыслями о Марте, что не видел почти ничего.