Дыхание Голгофы

Я остался в отделении. Дежурная сестричка, яркая брюнетка, предложила прилечь на кушетку. Я поблагодарил ее, и едва коснувшись подголовника, мгновенно рухнул в сон. И тотчас перед глазами возникла тесная пасть кабины моей «Таблетки» и развороченное в крике лицо Чудова «Ду-у-хи!» И следом разрывы снарядов – такие плотные огненные пузыри. Тут вдруг появляется старик с лицом Рериха  и Маришка:

- Папа, пойдем с нами. Тут хорошо. А Рерих счастливо улыбается и держит на руках ребенка. Он протягивает его мне, почти сует и смеется: «Мальчик, на тебя похож». Я наклоняюсь и вижу изуродованное, в крови лицо Анюты.

Я вскрикиваю от ужаса и открываю глаза. И мгновенно осознаю явь. Сердце вот-вот выпорхнет из груди, к горлу подступает тошнота, та самая, горькая и вязкая Афганская муть. А вокруг пусто. В черном окне, в далекой его глубине вязнет голубоватая бороздка рассвета. Я автоматически гляжу на часы. Шестой. Я один. Вокруг ни души.

Я встаю с кушетки в полной готовности куда-то идти, бежать. «Должен же тут кто-то быть. Черт возьми, кто-нибудь скажет, что с моей Анютой?!» Но тут как из небытия возникает эта брюнетка – сестрица.

- Она жива с ней все в порядке, - отворачивает она взгляд.

- А ребенок, он умер?! – кричу я.

Но девица молчит.  Потом, как бы спохватившись, говорит бегло, как отстреливается: «Доктор выйдет. Он все скажет, скажет». И воротит лицо.

Тут, наконец, появляется доктор. Все заторможено, вязко, как-будто чудовищный сон продолжается.

- К сожалению… Ничего  нельзя было сделать. Спасти ребенка не удалось. Мальчик. Гипоксия, коллега. А с супругой все нормально. Она спит.

- Она спит и не знает, что ребенка нет. О господи, разбудите меня, - срываюсь я в горьком плаче. Доктор сует мне полстакана прозрачной жидкости, почти заливает в меня этот спирт. И укладывает на кушетку. А очнувшись, уже при свете дня, я вижу пред собой Галю. Она тотчас предвосхищает мой вопрос:

- Обрадовать, Гаврош, нечем. У нее возникли проблемы с сердцем. Я положила ее в реанимацию. Там у нас лучшие кадры и оборудование. Понаблюдаем. Очень сожалею. А тебе бы надо отдохнуть, Гаврош.

- Нет. Я не могу оставаться один. Тоска задолбает. На людях мне будет легче. Спасибо, - сказал я и пошел к выходу.

Машины Харитона я не нашел. Я тормознул частника и поехал в штаб. Меня встретила Ефросинья Карловна тяжелым взглядом. Конечно, она обо всем знала. А подробности – нужны ли они? В штабе, кажется, колом стояла непривычно гнетущая тишина.