Дыхание. Книга вторая

Не могу не упомянуть, что именно Талия в день моего 14-летия привела меня к одному из моих любимых методов исследования простых, совершенных и дружественных чисел, для чего используется следующее преобразование: натуральное число заменяется на сумму всех своих делителей, отличных от него самого. Эта операция снова применяется к полученному числу, и повторяется раз за разом, и либо приводит к циклу из нескольких дружественных чисел, либо же конечное число является совершенным или простым. Все числа получается разбить на ветвящиеся классы! Причём почти каждый заканчивается своим собственным простым числом! Чудесная идея – она выразила её фразой “Повторяй за мной!” – и пока я повторял, меня навестила эта благословенная мысль. Я решил начать с числа 1001 – очень элегантное на вид число. Подсчёты заняли у меня довольно много времени из-за моего упорного нежелания брать в руки карандаши – карандаши Талия забирала и не возвращала, и лучше было их не трогать – она принималась ими рисовать, причём всеми сразу, и если я не разрешал воспользоваться своими стенами и стёклами, то она принималась за свой воображаемый живот – после этого вечер можно было считать истраченным, мне оставалось лишь сидеть на полу и следить за вариациями её Камы. Последняя имела пятиминутные, трёхчасовые, двухдневные и месячные периоды, движение Луны по орбите вносило апериодические отклонения второго порядка малости – упрощённо говоря, она вела себя совершенно непредсказуемо и полностью предопределяла и моё поведение. Умопомрачительная по сложению Талия позволяла ей управлять мной, не приближаясь на расстояние вытянутой руки, – завязанные узлы дословия сковывали диапазон моих действий кратковременными варварскими набегами, беспрекословно останавливаемыми кинжальными движениями её пальцев. Вдоволь намечтавшись о легчайшем из прикосновений её подвижных нижних рёбер, я провожал её неумолимое утечение в книжную – и не мог освободиться от этого даже во время утреннего сна. Сам язык её полновыражения, испещрённый параллелями и долготами совершенно незнакомых мне градусных величин, вернее, всецело отрицающий их, обуял меня – нет, я ни словом не обмолвился об этом в наши обомлевшие двуединения, лежечитание её тянучих сутр воплотило столь ижимические переводы… Одним словом, я по уши влюбился, и избавиться от этой любви был уже не способен. Я часами валялся в утренней постели, воображая, что за многотомие она листает перед проходом в умывальную и каким маслом умащает свой текущий самомассаж, – у меня атрофировалось даже увлечение Ассолью, что не мешало мне всё чаще навещать её утрами – отвлечься от мыслей о Талии было настойчивейшем из моих пожеланий. Стоит упомянуть, что моя Ассоль отличалась поистине стоическим характером: она плавно выговаривала всё моё двенадцатой сложности имя, без тени жеманства разглаживала вышитые цветочки на юбке, загадывая от семи до одиннадцати загадок для построения магического квадрата, и, на прощание, позволяла взять на память любую деталь своей текущей одежды, но лишь если она будет беспоследственно отделена от остального шитья и вязания.

Я пошутил.

…Шло время, и идиллия моих визитов утрачивала свой первый блеск. Я стал замечать, что Книга Дренегара явно не описывала всего окружающего – оказывалось, что и в других книгах, будь то сутры или кантаны, и много какие книги ещё, давались не менее ценные и тонкие решения, вполне подходящие для многочисленных прикладных случаев и задач. Не могу не отметить редкой монографии Катавасия Истины, обнаруженной мной в библиотеке моей матери, – несмотря на устарелость языка и упрощённость в описании листопада, эта книга, приводившая помимо прочего несколько очень интересных математических знакопеременных рядов, возымела на меня громадное влияние. Её автор, бывший шулер и повеса, в деталях рассматривая свою биографию, приходит к выводам о взаимосвязи блуждания с периодичностью. Демонстрируя её на конкретных примерах, он с непревзойдённым мастерством описывает, как некоторый род блужданий с совершенно явным периодом приводил его к некоторого рода периодическим действиям, и – невероятно, но факт! – некоторого рода периодические действия приводили его к весьма длительным блужданиям. Привыкший к простым математическим моделям, я не мог не признать всю полносилу его правоты – увы, но сколько я ни пытался, я не смог воплотить это в изящном способе исследования простых и совершенных чисел. Но что ждало меня в будущем… Честно признаюсь, мне и в голову не приходило, что автор Катавасии Истины – монах-амицианец, выразивший в ней весь спектр своих фантазийных умовоззрений. Как об этом можно было догадаться? Если бы не Ассоль, и подмеченная ею особенность названия, мне бы и в голову это не пришло. Но я никогда не соглашусь с этой избитой амицианской фабулой “Не мыслью единой…”. Что бы вы мне об этом ни говорили.