Дыхание. Книга вторая

В это время, размышляя над характером моей матери, я пришёл к крайне далеко идущим выводам. В этот момент, нужно сказать, я был занят одной игрой со своей полуторалетней сестрёнкой – она засовывала в отверстие в подошве тапка небольшой деревянный цилиндр, а я вытаскивал его обратно. Игра продолжалась уже в течение пятнадцати минут и несколько утомила меня – сестрёнка же, чрезвычайно весело улыбаясь, готова была продолжать её сколь угодно долго. Чтобы несколько отвлечься, я занялся сравнением её с её старшей сестрёнкой, любившей водить меня за палец, – после я перешёл к анализу своей ещё более старшей сестрёнки, и наконец, пройдя по ступеням, обратился к характеру своей матери. С удивлением я осознал, что её поведение ни в коей мере не может быть описано некоей цикличностью, и, без сомнения, никак не может называться блужданием. Более того, обратившись к другим примерам, я выявил, что подобное можно сказать и о Талии, хотя её поведение я доселе воспринимал либо цикличным, либо блуждающим – видимо, вторя Дренегару. Но на деле оно явно было чем-то иным, и, используя в качестве примеров также шахматную партию и мой метод исследования простых и совершенных чисел, я пришёл к выводу, что подобный характер поведения следует называть направленным развитием. Имея в своём основании и черты цикличности, и напоминания блуждания, оно на деле ведёт к некоей цели, осознаваемой в самом его процессе и управляющей самим этим процессом. И чем глубже я погружался в неё, тем больше осмысленного обнаруживал во всём меня окружающем. События, случившиеся с Плитией, поддержали меня в моих растущих убеждениях – ещё сильнее я поддержал их, обдумав воздвижение Палема, и – как ни необычно – поведение старого напёрсточника. Мне ясно увиделось, какой необыкновенной наивностью я был наделён в свои одиннадцать лет, воспринимая его движения как нечто необъяснимое и поразительное – на деле всё его поведение, вероятно, подчинялось совершенно определённой цели, иначе невозможно было ни объяснить его непередаваемое мастерство, ни само событие нашего первознакомства, ни всё то влияние, которое оказал он на характер моего поведения и мышления, – более того, несомненно и его близость к Императору имела вполне определённый смысл, подчинявшийся этой, наверняка весьма существенной цели. Каково же было моё удивление, когда перелистывая шестую книгу Дренегара, я столкнулся с монологом Стрела, полностью описывавшим моё открытие. Оказалось, что задолго до моего рождения последнее было осмысленно Дренегаром во всей положенной полноте в необыкновенной метафоре Неувядаемой стрелы. Я был настолько восхищён её непоколебимым пафосом, что целый день, поражённый, проговорил об этом со своей девятилетней сестрёнкой – она легко смогла осмыслить аллегорию, и вдобавок привела множество очевидных (хотя и не пришедших мне на ум) примеров, после чего я, как и обещал, два часа проиграл с ней в шахматы, успев выиграть две партии и (для стимуляции её умственных способностей) позволив свести третью вничью (она залезла в пат). Именно с этих пор я стал вдаваться в тот самый смысл, определяющий весь внешний и внутренний облик нашего мира. И постепенно, шаг за шагом, мне стало всё совершенно ясно. Как мог я предугадать, сколько поразительных событий ждало меня в будущем? Но полагается, согласно нашему Этикету, дать слово моей матери.

Мать