Дыхание в унисон

Даже жалко его становится. Принесли воды, дали попить и отереть лицо, тут звонок, чинно высидели весь урок — благо учитель литовского, молодой поэт, как обычно, в упор никого не видит. На переменке Соня осмелилась подойти.

— Мишка, я знаю про твою маму, мне папа вчера рассказал.

— Ну знаешь — и молчи, — прежним своим тоном грубияна и насмешника отвечает Мишка, но потом вдруг доверительно признается: — Это я с мешком угля на плечах споткнулся и об какой-то крюк ударился. Я по утрам хожу на склады уголь разгружать, нам с Майкой что-то есть надо, а мама уже четвертый месяц под арестом. И все молчат, как будто она могла кого-то заразить, отравить, зарезать. На самом деле она чего-то там им не подписала, не знаю чего…

До окончания школы еще добрых полтора года. Соня решила, что все это время она будет Мишке помогать. Не уголь разгружать, конечно, но по геометрии, по литературе она вполне может. И бутерброд — мама только обрадуется, если она попросит побольше. От бутербродов Мишка гордо отказывается, хотя потом, конечно, всегда заглатывает не глядя, а вот алгебру-геометрию принимает сразу. Так и подружились.

Домой Соне ехать через весь город, не меньше часа на автобусе. Есть время подумать — о Мишке, почему с ним такое случилось и в чем виновата его мама, о своих родителях — почему они так стараются сделать из нее маленькую дурочку, пусть бы лучше говорили все как есть, не надо было бы придумывать и догадываться. Еще она успевает подумать о том, куда будет поступать после школы. Вроде ей медаль светит, по всем предметам пятерки, экзамены сдавать не придется. Наверное, надо ехать в Москву. Как раз только вступило в строй новое здание МГУ, Соня видела в газете фотографию. Вот где надо учиться — столица, выше только небо, такое здание красивое, как дворец. А потом, после учебы, все дороги открыты!

С этими вдохновляющими мечтами во взоре Соня приходит домой. Только что-то неладно в этом нашем «датском королевстве», сразу чувствует девочка. Мама старательно натирает суконкой паркет, хотя уже сто лет этого не делала, это давно обязанность Сони. Папа — и того хуже, просто вышагивает от окна до стены и обратно, заложив руки за спину, наклонив голову и выставив вперед подбородок, напевая себе под нос какую-то дурацкую разухабистую песенку.

— Что случилось, родители?

— Ничего не случилось, — отвечают в два голоса, а потом еще мама соло добавляет: — Донечка. — С тех пор как Лина уехала, Фирочка их обеих зовет на украинский лад, как ее мама звала своих дочерей. Соня уже привыкла, а поначалу обижалась. «Как будто боится нас перепутать!»

— А все-таки? Это что, секрет? Или опять выдумки? Думаете, если мне ничего не рассказывать, так я и не вырасту, навсегда останусь маленькой? Так не бывает. Пора вам привыкнуть, что у вас взрослая дочь, не успеете оглянуться, как я уже получу аттестат зрелости, поеду поступать в университет в Москву. Решайтесь, мама-папа, попробуйте говорить со мной как с полноценным человеком! Кстати, сын той самой докторши со мной в одном классе учится. И работает, где может, чтобы им с сестрой было на что жить. Это я про выдумки и про твои, папа, «сорок бочек арестованных»…

— Арестантов, — машинально поправляет Авраам. — Ну, если ты такая взрослая, давай говорить по-взрослому. Ты хоть имеешь представление о том, что мы евреи?

— Ну вот, опять. Мне еще в детстве, в войну, сначала мама объяснила, когда меня во дворе жидовской мордой обозвали, а я на морду обиделась, а про жидовскую пришла выяснять. Потом у тети Кати все соседи приходили смотреть, какие бывают евреи и чем они от людей отличаются, даже общупывали меня с ног до головы и обратно. Да ты же сам нам читал про Варшавское гетто и еще рассказывал о своем детстве, очень все похоже на то, что я читала у Шолом-Алейхема. И вообще, родители, я живу в том же государстве, что и вы, вижу то же солнце, ту же речку и те же улицы. Даже ем ту же картошку. Так что — выкладывайте, не бойтесь, я как училась, так и буду учиться — вы ведь этого боитесь, правда?

— Бояться вообще глупо. Мы с мамой уже давно отбоялись — за себя и за вас обеих тоже. Но, конечно, беспокоимся. Тебе всегда нужно помнить золотое правило: чтобы быть, как все, ты должна быть лучше всех. Иначе пропадешь.

— Любому хочется быть лучше всех, папа, не думаю, что это возможно. Но твою мысль я поняла. Все же расскажите мне, наконец, что случилось?

— Пока ничего особенного. Просто меня переводят в другой округ, в другой госпиталь, далеко. Это совсем не то, что было три года назад, когда я полгода служил здесь, в Прибалтике, в четырех часах езды поездом. Глупая была история, кого-то хотели на мое место устроить, а этот кто-то нашел себе менее хлопотную должность. Тогда было непросто, но все же я каждый месяц на выходные приезжал домой, помнишь?

— Помню, конечно, а куда теперь?

— А теперь — Камчатка. Ты в школе географию учишь? Не надо объяснять, где это?