Дым на солнце

Память Кэнсина изо всех сил пыталась заполнить пробелы, походившие на размытый воздух в жаркий летний день. Но в последнее время его разум все чаще подводил его. Это делало его слабым. Уязвимым. Сама мысль об этом возмутила его. Кэнсин был самураем, покрытым славой. Подобные ему воины не позволяли эмоциям диктовать их действия. Он сдержал раздражение на эту грубую служанку, чтобы не упустить шанс встретиться с ее госпожой снова. Он не мог забыть, как Юми сбила его с ног так легко, будто прихлопнула муху. Только опытный боец мог обладать такими навыками, и майко вряд ли раскрыла бы, кто обучал ее. Не без некоторого… убеждения.

– Твоя госпожа сейчас здесь? – проверил почву Кэнсин.

Кирин кивнула.

– Но она не хочет тебя видеть. – Еще одна многозначительная улыбочка. – Думаю, ты понимаешь почему.

Кэнсин с трудом поднялся на слабых от долгого лежания ногах. Он нерешительно склонил голову перед девушкой.

– Пожалуйста, передай мои извинения своей госпоже. Мое поведение было недопустимым. Этого больше не повторится.

Служанка недоверчиво склонила голову.

– Я уже слышала подобное раньше. – Со смешком Кирин положила выстиранную стопку одежды у его ног.

Одеваясь, Кэнсин размышлял, как лучше справиться с Юми. Рубец на его плече приобрел фиолетовый оттенок. Хоть он и не хотел в этом признаваться, Кэнсина пугала мысль, что он мог сделать что-то еще, чего не мог вспомнить. Что он мог действовать вне контроля своего разума.

Когда Кэнсин раздвинул затянутые шелком двери, он обнаружил снаружи Кирин, ожидающую с его оружием в руках. Она довела его до главных ворот, ни разу не оставив в одиночестве. С коротким поклоном она вернула ему мечи и вывела в переулок Ханами, заперев за ним ворота, стоило ему ступить за них.

Кэнсин застыл за сложенной из камня стеной. Обдумал свои дальнейшие действия. Время было до обеда. Усаженные деревьями улочки Ханами еще много часов будут пусты от гостей.

Он принял решение.

Если Юми не желает больше видеть его в своем доме, он просто дождется, пока она сама выйдет.

* * *

Солнце только начало клониться к закату, когда Юми наконец отважилась выйти за ворота своей окия. Спрятавшись за деревом гинкго, словно преступник, выбирающий следующую жертву, Кэнсин наблюдал за ней сквозь ветви. Он застыл без движения, когда майко огляделась бдительным взглядом серых глаз. Для прогулки она выбрала неброское кимоно, а волосы уложила в простую прическу. Хотя она всеми силами старалась скрыть черты лица с помощью накинутого на голову платка из бледного шелка, ее красоту было сложно не заметить. Она двинулась по боковому переулку к ближайшей крупной улице, ее дзори цокали в легком ритме.

Кэнсин следовал за ней на некотором расстоянии, время от времени останавливаясь, чтобы Юми не заподозрила слежку. Людей на улицах, на которых Кэнсин возлагал надежду в помощи ему в этом начинании, оказалось намного меньше, чем он ожидал, словно на город обрушилась волна непогоды. Но небо над головой было ясным, а заходящее солнце блистало во всем великолепии, и ароматный ветер раздувал деревья сакуры. Сегодня утром Кирин рассказала ему о беспорядках на окраинах города. Возможно, именно поэтому на улицах Ханами было так мало людей. Но Кэнсин не чувствовал поблизости никаких признаков угрозы.

Возможно, дерзкая служанка просто солгала.

Юми быстро двигалась к главной улице Ханами. И снова Кэнсин был удивлен, насколько пустой та оказалась. Многие маленькие лавки были закрыты. Некоторые стояли заколоченными. Это показалось ему весьма необычным, как и странная атмосфера, сгустившаяся в воздухе. Она была похожа на страх.

Это тревожное чувство не мешало мужчинам бросать на Юми жадные взгляды. Часть Кэнсина почувствовала раздражение от того, как их глаза следили за каждым движением майко. Как будто ее красота была чем-то, что можно поглотить.

Перед самыми стойкими лавочниками были зажжены цепочки бумажных фонарей – над прилавками тех, кто работал, несмотря на налет злобы в воздухе. Ханами всегда был местом избытка. В обычные дни об этом свидетельствовали товары, продаваемые на этих улицах: нежные леденцы из крученого сахара, прилавки с яркими красками, привезенными с востока, фарфоровые баночки с соловьиным кремом и тонко измельченной жемчужной пудрой.

Но многие торговцы решили не открывать свои прилавки сегодня.

Когда Юми зашла к торговцу, продающему пачки тонкой бумаги, Кэнсин нырнул в маленькую лавку, торгующую ароматическими маслами. Одна из трех лавок, принимающая покупателей на этой улице, из более чем двадцати в обычное время. Он никогда в ней не был, но не успел оглядеться, потому что в тот же миг снаружи раздался странный вой. Затем послышался треск дерева и звон разбивающегося фарфора. Несколько фонарей, висящих над лавкой масел, закачались. Кэнсин увидел, как двое прохожих на улице обернулись, их глаза расширились, а на лицах было написано замешательство.

Потом вой перешел в крики.

Юми вышла из лавки бумаги в тот же миг, когда Кэнсин оказался на улице.

Их взгляды пересеклись.

Она не выказала удивления при виде его.