Дым на солнце

Черты лица Цунэоки исказила боль. Но он ничего не ответил. Марико почувствовала себя странно, слушая этот разговор. Наблюдая, как элегантная майко берет на себя роль недовольной младшей сестры. Роль, отлично знакомую Марико. Цунэоки осторожно вдохнул, рассматривая равнодушное лицо своей сестры. Затем он выдохнул и повернулся к Марико.

– Спасибо, что быстро пришла, – начал он. – Давай поговорим о плане, который мы придумали.

– Мы? – Марико огляделась.

– Оками и я.

Ее пульс участился.

– Он не…?

– Оками тоже хотел прийти, но его раны все еще слишком серьезные. – Увидев выражение лица Марико, Цунэоки сжал ее руку. – Не волнуйся. Он идет на поправку и такой же раздражающий, как и всегда.

Марико отступила назад:

– Я… понимаю. – Но от разочарования ее плечи поникли. Она отмахнулась от него, заставляя себя выпрямиться. – Что ты хотел обсудить со мной?

– Благодаря связям Юми здесь, в окия, нам удалось связаться со старейшим советником императора. Человеком, который с любовью вспоминает время, когда Такэда Сингэн защищал народ Ва. Я хочу попросить тебя доставить ему сообщение. – Цунэоки заколебался. – Но это может быть опасно, Марико. Предупреждаю. Неизвестно, как отреагирует император, если узнает о твоей причастности.

Марико даже не раздумывала:

– Скажи мне, что тебе нужно, и я сделаю это.

Цунэоки улыбнулся:

– Я знал, что ты так скажешь. – Он изогнул губы в одну сторону, будто взвешивая следующие слова.

– Ты хотел обсудить со мной что-то еще? – спросила Марико.

– Твой брат хотел бы поговорить с тобой.

Марико покачала головой:

– Нет. Скажи Кэнсину, что я желаю ему всего хорошего. Но я не собираюсь с ним видеться. Ничто из того, что он может сказать или сделать, не переубедит меня.

Услышав резкость заявления Марико, Юми нахмурилась. На лице Цунэоки появилось осторожное выражение. Он заговорил:

– Если мне позволено сказать, я думаю, что господин Кэнсин…

– Мне неинтересно слышать никаких оправданий его поведению. Я пыталась заставить его понять. Но он жестоко распек меня за это. Кэнсин считает, что все это дело чести, а не дело правды. Я не могу доверить ему ничего из того, что мне ценно.

– Ты… – Цунэоки, казалось, пытался подобрать слова, – не ошибаешься, Марико. Но после разговора с ним я действительно думаю, что с ним что-то не так. Кое в чем он не виноват.

Глаза Юми потемнели.

– Марико, боюсь, на Кэнсина обрушилось какое-то несчастье. Твой брат не помнит того, что он сделал, и, кажется, теряет контроль над своими мыслями. Я послала за целителем, чтобы тот поговорил с ним, но он… довольно беспокойный.

– Даже если это так, я не хочу тратить свое время на то, чтобы убедить его передумать. Мой брат хочет, чтобы я стала той, кем не являюсь. Он всегда желал от меня этого. – Лицо Марико помрачнело. – Если любому из членов моей семьи понадобится помощь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы предоставить ее. – Она сжала слои тонкого шелка, из которых было сделано ее кимоно. Худший вид роскоши. Хрупкий и непрактичный. – Но я не собираюсь видеться с Кэнсином.

Цунэоки склонил голову.

– Я понял, – мягко сказал он. – Я передам ему твои пожелания. – Бросив косой взгляд на сестру, он вышел.

Юми посмотрела на Марико. Вздох, сорвавшийся с губ майко, шел из самой глубины души.

– Было… трудно слышать то, что ты сказала о своем брате.

– Сказать это было не легче. – Марико сглотнула. – Но это моя правда. Кэнсин ранил меня. Глубоко. Он верит в свой нелепый кодекс чести больше, чем во что бы то ни было.

Юми кивнула.

– В течение многих лет я чувствовала то же самое по отношению к своему брату. Но… когда я услышала твои неумолимые слова сегодня, то, как окончательно это прозвучало, это ранило меня. Не потому, что думаю, что ты ошибаешься, но потому, что впервые я подумала, какой была эта жизнь для моего брата. – Над бровями Юми образовалась морщина. – Знаешь, он любил Оками все эти годы.

– Я знаю.

Юми покачала головой.

– Нет. По-другому.

Марико потребовалось некоторое время, чтобы переварить слова Юми. Затем понимание согрелось внутри ее. Это имело смысл. Порывшись в дальних уголках памяти, Марико вспомнила то, что говорил ей Цунэоки во время их первой поездки в Инако. О том, как он страдал.

– Я всегда знала это, даже когда мы были детьми, – продолжала Юми. – Я была так сильно обижена на него только потому, что он выбрал Оками вместо меня. Снова и снова он выбирал свободу вместо того, чтобы быть со своей семьей. Но, должно быть, для моего брата это было ужасно трудно. Потерять все и при этом знать, что твои страдания будут только расти и расти. От того, от чего другие и не подумали бы страдать. – Юми повернулась к изящной складной ширме. – Должно быть, Цунэоки было так одиноко, – тихо сказала она. – Может быть, даже более одиноко, чем было мне.

– Юми…

– Я знаю больше, чем ты думаешь, о том, каково это – потерять веру в собственного брата. Это то, с чем я борюсь каждый день своей жизни, как ты, несомненно, заметила. – Она потянулась к рукам Марико. – Тебе не нужно прощать Кэнсина. Но попробуй понять и его боль. Страдание никогда ни к кому не справедливо.