Дымчатое солнце

Но многообещающее знакомство с бравым солдатом, бывшее пределом мечтаний для незамужней девицы, чудом избежавшей поругания от нескольких армий, прохаживающихся в то время по стране, было разбито внедрением в их едва начавшиеся отношения старшей сестры Инны Марины. Не обремененная слишком чувствительной моралью, Марина как истинная нимфа своего времени жила гражданским браком с хромым воякой. Как часто бывает с чересчур прыткими женщинами, она восхищалась существенно раненным судьбой, но устоявшим мужчиной, охотно терпела его тяжелый характер и вообще занималась самопожертвованием, вымещая на избраннике не реализованный материнский инстинкт, присущий подобным ей самкам. При этом Марина любезничала со всеми мало-мальски приятными мужчинами в округе. Новый приятель сестры отвечал ее запросам, и скоро девушка, познакомившая Виктора и Марину, была ими подзабыта. Впрочем, Скловский не говорил Инне твердого «нет» и порой прохаживался с ней вечерами. Но хромоногий вояка не собирался так просто отпускать свою Мадонну нового образца, и конфликт перерос бы с потасовку, не будь Скловский уже тогда весьма здравомыслящим человеком. Современная мораль была слегка непонятна ему, что не мешало пользоваться ей. Пообещав разъяренному сопернику вернуть жену обратно, Виктор Васильевич миновал несколько пролетов лестниц и, войдя в снимаемую квартиру, предложил Марине вернуться к незаконному супругу. «Человек страдает, а тебе все равно?» Марина без слов исподлобья посмотрела на любовника, вздохнула, и, смягчившись, собрала вещички.

Не унывающий Скловский на следующий день приблизил к себе опальную Инну. Но за видимой спокойной угрюмостью девушки засела не разбиваемая обида, что ей однажды поступились. Это не помешало ей укатить с Виктором и стать фронтовой женой. Почти сразу родился сын, и заботы о нем в условиях отсутствующего быта вычеркнули из жизни молодой женщины думы и сожаления. Они в полной мере проявились потом.

Отказ от материальных благ, поначалу вынужденный, открыл путь последующим, уже мирным, постепенно восстанавливающимся летам, движению воздуха по не отапливаемым квартирам. Не обремененные деньгами и обустроенностью, часто плюющие на попытки наладить быт, ведь для этого пришлось бы не передыхая драить некрашеные полы, все вокруг чистить, полуголодные люди бегали по литературным собраниям вспыхнувшей вновь культурной жизни. Двадцатые стали эпохой всеобщей эйфории, коммунальных скандалов, голода и строительства. По столичным улицам как оплоту нововведений нередко бегали толпы безумной молодежи, провозглашающей лозунги один сумасброднее другого. Один раз Инна собственными глазами наблюдала за шествием обнаженных юношей и девушек, провозглашавших отказ от любви и брака, сведению их к обыкновенным потребностям тела. Истинные дети кричащего надменно упрощающего все авангардизма. Правда, очень скоро эти настроения сникли, и общество вернулось к традициям, а потом и к настоящему пуританству.

Скловский, возвратившийся с войны и умудрившийся не покалечиться, быстро набирал карьерные обороты. Так что голодать его семье пришлось самую малость. В общем и целом, после междоусобной войны голод быстро сменился относительным благоденствием, а затем и сытостью НЭПа. В ресторанах подавали все что угодно, только оплатить это могли не все, как и в любое время. Семьям без одного кормильца и безработным приходилось туго, но и они выправлялись от обуревающего в начале двадцатых отчаяния.

Страшные годы от смерти Ленина до окончания Второй Мировой Инна не увидела. И повезло ей в какой-то мере. Титанические испытания и невообразимый, почти нечеловеческий труд страшнейшего поколения – кто в 1917 был юн, а к 1945 еще не стар, но выжжен, ее не задели. Как сокровище ее приемники воспринимали свободу и сытость. Не нужно было больше день за днем опасаться смерти если не от когтей врага, так от голода. Но рефлекс закормить, забить едой детей, прилично их нарядить, чего они пол жизни, облаченные в старье и самоделки, были лишены, остался. Следующим поколениям с бега времени пережитое отцами казалось несуразным невообразимым кошмаром. Но те жили, потому что некуда было деваться, а воля к жизни в силу природы почти всегда побеждала. И ужас происходящего перерастал в обыденность, разбавляясь даже весельем и вспышками кратковременного счастья. Не бывает абсолютных драм.

Годы смыва прошлого, надоевшего, гнилого, с классом, только того и хотевшим, чтобы получать доход, ничего не делая. Когда быт и мода отчасти были дореволюционными, потому что все донашивали оставшиеся вещи, а дух уже бродил весенним таянием, и нравы в одночасье будто стали иными. Это было так волшебно, так ново и приводило молодежь в восторг. Но анархия обречена, потому что минусов имеет больше, а идеализм не защитит от воров ночами.

21

Поцелуй словно опалил уголки губ. Взгляд Влады выжег глаза, въелся в них.