Дымная река

Джаква кое-что перенял от сего безбоязненного, но чуткого подхода к человеческому телу, и в его замечаниях порою слышится укор, хоть он посмеивается: мол, я изображаю плоть, как тигр, для которого она – пища. Это заставило меня переосмыслить мою работу в стиле дель Сарто, и теперь я понимаю, в чем ее недостаток: идеальный торс никак не сочетается с душой объекта и даже сильно ей противоречит.

Но все это к лучшему, и я ничуть не против критики, ибо получаю повод начать работу сызнова; Джаква соглашается позировать и для этюдов, от которых гораздо больше проку, нежели от моих стараний припомнить картину, виденную только на репродукции.

И это еще не все, отрада сердца моего: я получил свой первый заказ! Как ты думаешь, от кого? Вообрази, от мистера Кинга, моего юного Жерико! Давеча на майдане он подошел ко мне: мол, в связи с затишьем в делах у него масса свободного времени, так не смогу ли я написать его портрет? Разумеется, я ответил согласием и уже провел несколько сеансов в Американской фактории, где он обитает.

Мистер Кинг со мною неизменно любезен, однако производит впечатление человека замкнутого и даже скрытного. Поначалу он был совсем неразговорчив, но потом произошло нечто весьма любопытное. Я случайно встретил мистера Слейда, и тот спросил, правда ли, что я пишу портрет Кинга. Получив утвердительный ответ, редактор напустился на меня: мол, как же мне не стыдно якшаться с этаким извращенцем и вдобавок китайским прихвостнем? Я ответил, что я не в курсе этих дел, но мистер Кинг ко мне добр и очень мне нравится. Слейд громко фыркнул и ушел прочь, а я был так обескуражен, что, не удержавшись, поведал об этой странной встрече мистеру Кингу. Вообрази, он только презрительно усмехнулся и сказал, что ничуть не удивлен. Дескать, Слейд большой оригинал: на людях его поносит, а наедине с ним набивается в друзья и даже выпросил у цирюльника прядь его волос. Всюду ему видятся разврат и похоть, но он не замечает, что сам он – скопище пороков. Прискорбно, что этот злой сквернослов имеет приверженцев в Городе чужаков.

Слейд, конечно, гадок, но я ему признателен за то, что помог растопить лед в моих отношениях с мистером Кингом, который теперь весьма откровенен со мной. По-моему, все идет к тому, что я стану его конфидентом (он просил называть его Чарли!). И я убежден, он мучается тем, что здесь происходит. Кинг во всем винит чужеземных купцов: опий их обогатил, и теперь они не представляют жизни без него, не понимая, что Китай не желает этого зелья, рабами которого стали сотни тысяч, если не миллионы людей – монахи, военачальники, домохозяйки, солдаты, чиновники, студенты. Еще страшнее, говорит Чарли, коррупция, которую порождает опий: сотни подкупленных чиновников обеспечивают продолжение торговли. Сейчас это уже вопрос жизни или смерти, ибо за последние тридцать с лишним лет экспорт опия вырос десятикратно. Если китайцы не перекроют этот поток, опий сожрет их изнутри. В минуты мрачного настроения Чарли полагает, именно этого и добиваются иностранцы, бесконечно рассуждающие о том, что несут Китаю свободу и веру. А когда их ловят на контрабанде, они прибегают к самым нелепым отговоркам, напрасно рассчитывая обмануть китайцев. Чарли опасается, что инцидент с мистером Иннесом подвел ситуацию к черте, за которой запросто может случиться переворот или вспыхнуть бунт (и это не преувеличение, милая моя, Джаква подтверждает такую возможность. Некоторые его друзья готовы хоть сейчас спалить дом Иннеса, их останавливает только страх перед местной полицией).

О господи, уж не накаркал ли я, ибо в окно вижу, что на майдане вновь зреет грандиозная суматоха. Вон, под грохот гонгов и петард идут вояки. Древками пик солдаты отгоняют людей, расчищая пространство в центре площади, где высится американский флаг. Собирается толпа, появляются еще солдаты, их целое войско, и мандарин в паланкине. Невероятно! Приносят нечто вроде деревянного креста, который я видел на месте казней…

Сердце мое стучит уже в горле… больше не могу писать…

Нил вышел из датской фактории, куда доставил письмо, и его внимание привлек необычный шум: слаженный топот сапог, сопровождаемый барабанным боем, звоном гонгов и взрывами петард.

Навалившись на изгородь загона для скота, Нил ждал, что произойдет. Через минуту со стороны Старой Китайской улицы появился строй солдат и, вздымая пыль, промаршировал к высокому шесту с американским флагом, развевавшимся напротив шведской фактории, где была резиденция консула Соединенных Штатов.

Между датской факторией, находившейся в дальнем конце анклава, и шведской, устроившейся в его середине, расположились еще шесть факторий: испанская, французская, минква, американская, паошун и имперская. Бой барабанов, звон гонгов и треск петард мгновенно проникли за стены домов, и на улицу тотчас высыпали их обитатели.