— Добрый день, — покосившись на окошко, проговорил Широков. — Разве мы знакомы?
— Я — Дарья Бессараб.
Широков почувствовал, как у него разом ослабли и начали подламываться ноги, чтобы не завалиться, — а ведь он действительно мог упасть, — ухватился рукой за угол стены, прошептал, едва шевеля разом побелевшими губами:
— Даша! Дашка!
Глаза у Дарьи заблестели, покрылись слезами, сделались маленькими, через мгновение из них брызнул целый ручей, потек по щекам.
Оттолкнувшись от стены, Широков продвинулся немного вперед, с досадой ощущая, что ему не подчиняется пространство, не подчиняется совершенно, уползает куда-то в сторону, — помотал головой и проговорил тихо, сдавленно:
— Я искал тебя, Даша.
— Один из ваш… один из твоих запросов нашел меня. — Дарья шагнула вперед, обхватила Широкова обеими руками, прижала к нему голову. Через мгновение всхлипнула, как девчонка, не удержалась и заплакала. Спина у нее задрожала, но Дарья быстро справилась с собой. — В конце концов я вышла на твое пограничное управление, там рассказали, что произошло, и назвали город, в который ты уехал…
Широков поспешно закивал, сглотнул соленый комок, внезапно образовавшийся у него в горле, погладил сестру по спине.
— Дашка! — проговорил сдавленно и благодарно. — Выходит, что не я нашел тебя, а ты меня.
— Разницы нет, — всхлипнув вновь, произнесла Дарья. — Главное… главное, мы нашлись.
Она достала из кармана куртки платок, на ощупь отерла себе глаза, щеки, промокнула нос. Оглянулась на большую клетчатую сумку, стоявшую у двери. Сумка была застегнута на яркую крупную молнию.
— Я привезла с собою кое-что из Москвы…
— Ты живешь в Москве?
Дарья отрицательно покачала головой, смежила ресницы, затем открыла, посмотрела Широкову в глаза, опять закрыла — не верила, что видит брата, как и брат не верил в то, что видит сестру.
— Нет, в Москве я делала пересадку, — сказала Дарья, — а живу я в Амурской области, на станции Сковородино, — она вновь отерла платком веки, — там у меня семья, муж и две дочери… Фамилия у меня двойная — Бессараб-Половцева.
— Дашка, Дашка… — только и смог выговорить Широков, поморщился, ощущая собственную тупость, ступорное состояние, в котором пребывал сейчас — в нем возникло внутреннее недовольство самим собою, возникло и тут же пропало. — Дашка… Неужели это ты?
В горле у него опять возник плотный теплый комок, он сглотнул его, стараясь пропихнуть внутрь, но из этого ничего не получилось, и Широков закашлялся.
Дарья снова оглянулась на дверь, около которой стояла ее сумка, рассмеялась неожиданно легко и счастливо.
— Господи, как я ждала этой минуты, Олег, — она приложила ладонь к глазам, — сама себе не верю. Иногда мне даже снилась наша встреча… Как в кино. Приходил большой человек, лицо было неразличимо, но я понимала, что это Олег, мой двоюродный брат. От человека веяло добротой, силой, теплом, чем-то родным. Я понимала — это брат, близкая кровь, другой быть не может, — она споткнулась на мгновение и произнесла с нежностью: — Бра-атик. И как же мы с тобой не могли так долго найтись, а?
Странная штука, Широков думал, что такое может случиться только в годы войны или после войны, когда разные бюрократические структуры не работают совсем, а на деле же оказывается — это возможно без всякой войны, в пору мирную, пахнущую мятными пряниками, чаем «Принцесса Нури» и бергамотами фирмы «Ахмад».
— Последние три запроса я отправил в Москву всего несколько дней назад, — негромко, слыша, как внутри у него сыро бьется обрадованное сердце, проговорил Широков. — Вообще-то я искал тебя по всем без исключения детским домам, приютам, собесам, писал даже в Красный Крест, в московское отделение, да все без толку.
— Не без толку, совсем не без толку, — заведенно произнесла Дарья и вновь прижалась к Широкову, вздохнула с нежностью: — Бра-атик. Хотя и двоюродный, но — бра-атик.
Серый, который после собачьих боев к людям начал относиться настороженно, принял Дарью сразу. И вообще, как понял Широков, пес разбирался в людях не хуже иного психолога… Серый без всякой опаски подошел к Дарье, лизнул ей руку, словно бы хотел сказать: «Приятно с вами познакомиться», — и сел рядом.
Дарья погладила его по голове, потрепала одно ухо, потом другое — выдала ответный «одобрям-с».
Позже, во дворе уже, Серый приблизился к забору и, вскинув голову, коротко взлаял. Из дяди Ваниного дома тут же вынесся Квазимодо (рынок сегодня не работал, и кот находился не при делах), перебежал дорогу и застыл в охотничьей стойке у калитки.
Серый просящее покосился на Широкова, тот все понял, кивнул и открыл калитку.
— Вот, еще один наш приятель, — сообщил он сестре, — по имени Квазимодо.
Квазимодо подтверждающе мурлыкнул.
— Порода редкая, — добавил Широков, — аналогов в природе нет. Или я не прав, Квазимодо?
Кот снова мурлыкнул.
— Видишь, подтверждает, — сказала Дарья, и кот, словно бы отзываясь на ее слова, запел приготовленную для таких случаев торжественную песенку — мурлыканье его было речистым и звонким.
— Квазимодо у нас — предприниматель, — сказал Широков, — видишь дом напротив?