Дыра (СИ)

Но Кособокий был совершенно другим. С первой же минуты общения с ним Квакин чувствовал, как пульсируют в нем нормальные человеческие эмоции. Речь его, живая, выразительная, совершенно не походила на монотонную речь других ботов которым, похоже, просто нечего было выражать. Он, похоже, любил свою телку - типичную бесчувственную ботиху, которой все равно, кому дать - но ведь другой просто не было. Он готов был что-то делать, чтобы получить ее обратно, работать, рисковать, посылать кактусами общепринятые нормы. Он оценивал окружающее по своим меркам, не по меркам своего круга, для которого существующий порядок вещей не мог быть предметом оценки, а был только абсолютной и неизменной данностью, и лишь размер члена и число свинокур подлежало оценке. У него был какой-то собственный мир в голове, а у всех его односельчан, от пьяни Ореха до главного старейшины, в голове не было ничего, они просто реагировали на количество домашней скотины, еду и приказы человека с дубиной. Какая-то нечеловеческая тупость, неспособность воспринимать, думать и чувствовать сквозила у них во всем - в движениях, взглядах, лексике, интонации голосов...

И городские бойцы все были такие же. А вот Четвертак был не такой. В нем, как в Кособоком, была человеческая чувствительность и острота. Он думал, когда говорил. Его голос и лицо отражали эмоции. Бойцы говорили: нас плохо кормят - но с таким выражением, точно это не их плохо кормят, точно им все равно. Четвертак же испытывал возмущение, рассказывая, как его обходят по службе блатные, негодование от того, что у рода его - ни земли, ни лавки, и нельзя бросить постылую службу, на которой он вкалывает, а другие за это имеют. Тот же странный эффект живого человека среди механических маникенов...

И они явно заметили, что сами имеют дело не с маникенами, и Кособокий, и Четвертак - Квакин видел это совершенно отчетливо. Они удивлялись поначалу, говоря с ним. Наверное - думал он - они ни разу не видели кого-то, похожего на себя...

И он не сильно раздумывал, оставив отряд на попечение Кособокого, и отправившись в город в сопровождении Четвертака, который один во всем городе знал, что двое самых опасных врагов идут сейчас по улицам, вооруженные только палками...

Завершив осмотр города, осмотрели дорогу и, не найдя на ней иных путников, кроме маячащих вдалеке фигурок, разложили по корзинам товар. Корзину поменьше взял Четвертак, побольше - компаньоны. Тройную жердь раделили на двойную и одинарную. Взвалили жердекорзины на плечи, и стали спускаться к городу.

Ворота, темные, двустворчатые, были полуоткрыты. Проходя ими, Квакин заметил, что нижние части створок утопают в глубокой пыли и нет никаких признаков того, что их недавно открывали и закрывали. Стены бурого кирпича в толщину имели не менее пары метров. Как-то не верилось что их возвело население города, в котором живет всего три тысячи харь.

- Сейчас таможнники набегут, - негромко сказал Четвертак, - покажите им корзины и отдайте, что скажут.

Таможенники, и верно, сидели в тени за воротами. Пять довольно крепких чуваков, одетых так же, как деревенские, вооруженных таким же деревенским дубьем. То ли мечи были дефицитом в великом сем говногороде, то ли власти опасались снабжать ими кого ни попадя.

Как только один из таможенников оторвал свою задницу от скамейки, шедший впереди Четвертак поставил на землю корзину, и снял с нее плетеную крышку.

Таможенник вяло приблизился и уставился в корзину. Содержимое ее он созерцал не меньше минуты. Похоже - думал Квакин - его совершенно не вдохновляло ее содержимое, и он не мог сообразить, что бы ему из нее вытащить. Наконец, он выбрал то, за чем не лень было нагнуться - этим оказался вяленый банан; Квакин знал, что он приготовлен по какой-то особенной технологии и вкус его местные находят особенно привлекательным.

- Брось вот столько картофелин туда, - таможенник вяло кивнул на стоящую возле лавки корзину, и дважды расопырил пальцы на обоих руках.

Четвертак переставл свою корзину к таможенной, и отсчитал двадцать картофелин. Он хотел было забрать корзину, но сидящий рядом на лавке таможенник сунул в его корзину руку и выгреб столько картошки, сколько сумел ухватить. После чего бросил в свою корзину.

- Я сколько надо отложил, - сказал Четвертак.

- А какие из них твои? - спросил таможенник; похоже, картошки в казенной корзине было немало.

Прочие таможенники вяло оскалились - наверное, это была популярная на таможне шутка.

Четвертак оскалился тоже, так же вяло и механически, как таможенники, взял корзину и отошел.

Потрудившися встать таможенник между тем уже подобрался к корзине компаньонов, и столь же вдумчиво уставился в ее глубины.

- Брось туда два ананаса, - сказал он тем же голосом, с тем же кивком, что и Четвертаку.

Квакин вытащил из корзины два ананаса, и поскреб каждый ногтем.

- Чего делаешь? - спросил таможенник; похоже, он не ожидал от Квакина ничего, кроме исполения своей команды.

- Свои мечу - сказал Квакин, - чтобы в корзине два одним не стали.

- Тогда три положи, - сказал таможенник, - они как раз в два превращаются.