Дыра (СИ)

- В этом -то все и дело! Люди обычно живут так, что спрос на способных всю жизнь делать одно и то же за скромную плату очень высок! Или не совсем одно и то же, но с почти одним и тем же результатом. Я вот, к примеру, совершенно этого не могу! И на меня почти не было спроса! Пришлось самому как-то устраиваться... Иногда я завидовал тем, кто так может. Попинал ботву, пришел домой, поел, выпил пива, глядя на выступления шутов, и отрубился. Утром проснулся - пошел работать. Вечером - все то же самое. Включился - откючился, включился - отключился... И никаких вам желаний, никаких чувств, никаких конфликтов. Если бы такими было 99 процентов людей, общество стало бы идеальным.

Он заметил, что Кладовой посмотрел на него как-то особенно:

- Тогда наше общество является идеальным...

С полминуты Квакин молчал, все также держа книгу в руках.

Потом сказал:

- Как жаль, что я и полчаса в день не смогу читать! И даже не знаю, смогу ли прийти сюда еще раз!

- Тогда пойдемте дальше. Содержимое двух остальных комнат можно воспринять очень быстро.

Подсвечник с семью свечами переместился за следующую дверь, и Квакин оказался среди картин.

- Сейчас будет светлее, - сказал Кладовой, - без хорошего света тут мало что можно увидеть.

Свет появился, и Квакин увидел.

Картины были самые разные. В основном - пейзажи и портреты.

Едва глянув на них, Квакин впал в легкий ступор. Потому что с полотен на стенах на него смотрел мир, о котором он начал уже забывать. В этом мире все было на совершенно другом уровне, чем в ставшем привычным мире первого уровня Ноосферума. И в то же время - мир полотен был выше и того, к которому Квакин привык за всю свою жизнь.

Например, здания. Квакин привык к тому, что дом - это серая прямоугольная коробка. Иногда его могли покрасить в какой-нибудь другой цвет, но он все равно старался облезть как можно скорее, став серым - словно в знак протеста против искажения своей сущности. Здания на полотнах, тоже, разумеется, прямоугольные по форме, совершенно не напоминали коробки. На них хотелось смотреть. Они все были разные. Все! И им очень шел цвет; невозможно было представить, что они - серые.

Или лица. Квакин тотчс вспомнил свой сон в тот день, когда оказался здесь. У персонажей этого сна были очень похожие друг на друга лица. Тогда он не обратил на это внимания, но сейчас вспомнил вдруг совершенно отчетливо. Все - какие-то никакие. Ни формы, ни содержания. Невозможно было представить, что их обладатели имеют еще хоть одну функцию кроме той, о которой они так откровенно ему сообщили.

Лица на полотнах казались живыми. Да, именно так! Живыми, хотя имели два измерения а люди, которым принадлежали они, покинули мир столетья назад. Потому что за этими лицами чувствовалась душа. Разная. Квакин заметил, что Кладовой собрал вместе лица, которые отражали какую-то очень заметную, но не сразу угдананную Квакиным способность. Он думал этак и так, стараясь представить - что он сам чувствовал бы с таким выражением лица? Потом подумал - он чувствовал бы радость; это - способность радоваться. И потому лица на этих потретах казались ему такими непохожими ни на то, что он видел на первом уровне, ни на все остальное, что видел еще.

- Я понял, - сказал он, - пойдемте дальше.

Снова свет поплыл в соседнюю комнату и усилился, когда Пылеед провел горящей свечей по ожидающим зрителей негорящим.

И тогда Квакин увидел скульптуру.

Он сразу подумал - неспроста Кладовой поместил ее в самом финале своей трехкомпонентной экспозиции. Книги были универсальным вступлением, обращенным к интеллекту но так, что готовили к новым эмоциям. Картины переводили на эмоциональны уровень, совершенство которого реже для человека, чем соверенство интеллекта. Скульптура в крайней комнате содержала ответ на все вопросы. Особенно на те, которые - Квакину это было ясно уже совершенно - люди обычно не догадываются задать.

Каменная, предположительно - мраморная скульптура изображала леди, в человечкский рост, стоящую на совсем невысоком постаменте. На каблуках, подумалось Квакину, хотя никакой обуви на ней не было, просто постамент чуть поднимал ее над полом. Темный мрамор интригующе диссонировал с европейскими чертами. Фигура была задрапирована единым куском ткани, свободно накинутом и так облегающем, что линии тела просматривались совершенно отчетливо. Техника скульптора была столь же высока, сколь идеально сложение его модели - Квакин тут же припомнил лучшие античные образцы. Только эта была выше типичной мраморной гречанки, ноги и позвоночник казались длиннее, и лучше были проработаны мускулы - очень легко, но заметно. Леди смотрела на него вполооборота, словно шла куда-то - одна нога опиралась только на пальцы - но зритель окликнул ее, и она, приостановив шаг, с готовностью обернулась.