Дырчатая луна

В первый момент Шурка встал прямо, голову наклонил, руки по швам. А во второй — понял, как он забавен в этой позе: встрепанный, с босой ногой, в пыльных подвернутых штанах и мятой рубахе навыпуск. Но Вера Викентьевна смотрела с высоты ступеней благожелательно и серьезно. Может быть, сквозь потрепанную внешность разглядела прежнего Шурку — мальчика в черном бархате концертного костюма с белым воротничком? Изящного ксилофониста из детского оркестра «Аистята»? Того Шурку, о котором он сам почти позабыл?

Под навесом двухэтажного сарая лежало несколько громадных (и, видимо, древних) плах. К одной были привинчены слесарные тиски. К другой — чугунная «нога» для сапожных работ.

— Дедушка любил на досуге сапоги потачать. Как Лев Толстой, — объяснил Платон. — Ну, давай твой башмак.

Кроссовку насадили на «лапу». Накачали под подошву пахнущего бензином клея из тюбика. Подождали, прижали, придавили старинным литым утюгом.

— С полчасика пускай посохнет, — решил Платон.

«Значит, я могу быть тут еще не меньше получаса!» — тихо возрадовался Шурка. Глянул на Женьку, смутился, решив, что она прочитала его мысли...

Двор был солнечный, с травой и бабочками, со шмелями, что гудели у заборов над иван-чаем.

Недалеко от сарая вкопан был турник. Сейчас на нем вниз головой неумело болтался Кустик. В этом положении он изрек:

— Ох как хлебушка хочется. И пить. Квасу-то так и не купили.

— Бабушка сделает бутерброды и чай, — сказал Платон.

— Ох, пока она сделает... — со стоном пококетничала Тина. — Ник, пошли!

И они разом перемахнули через забор — их двор был соседний.

— Они брат и сестра? — спросил Шурка у Женьки. Довольный, что есть о чем заговорить.

— Нет. Просто соседи.

— А похожи...

— Еще бы. Общий образ жизни всегда делает людей похожими, — сообщил висящий, как летучая мышь, Кустик. — А они с ясельного возраста в одной группе, потом в одном классе. Сколько лет сидели на горшках рядом...

— Ох, Куст... — с ласковой угрозой произнес Платон.

— А что я...

— Да, Куст, — многозначительно сказала Женька. — Счетчик работает.

— А что я...

Тина и Ник появились вновь. С клеенчатым пакетом и пластиковой бутылкой. Из мешка достали надломленный батон. Кустик радостно упал в траву.

— Мне горбушку!

— Возьми, возьми горбушку, только не канючь, — вздохнула Тина. — А вот остатки кетчупа. Кто хочет?

Хотели все. Расселись на ступенях, разломали батон, вытряхнули на хлеб из флакона капли вкуснющего соуса. Зажевали, заурчали от аппетита. Пошла по рукам бутылка с водой.

— А стакан где? — сказал Кустик.

— Из горлышка не можешь, что ли? — возмутилась Женька. — Тут заразных нету.

— А вот как раз и есть! Кто-то у нас на болезни жалуется! «Кха-кха»...

— Балда! — взвинтилась Тина. — Это же простуда, а не инфекция!

— А вчера говорила, что горло болит. Вдруг ангина? Или дифтерит!

— Сам ты дифтерит! У меня прививка!

— Ну, тогда скарлатина. Тоже зараза...

— Сам зараза... Пожалуйста, я буду пить последняя. — И правда, взяла бутылку после всех.

— Ничего себе, — язвительно заметил Кустик. — Тут еще почти половина. А после подозрительной инфекции кто будет пить?

— Я буду, — сказал Шурка. — Чтобы не пропала водичка.

— Не пропадет. Мы ее вот так! — Тина остатки воды ловко выплеснула на косматую пегую голову. Кустик взвизгнул, кувыркнулся с крыльца.

— Ладно, Тинища! За это я сочиню про тебя поэму!

— Только посмей!

Кустик опять повис на турнике. Покачался вниз головой. Громко сообщил:

— Готово! Слушайте...

   Тина, Тина-скарлатина,
   Утопилась у плотины...

Подождите, сейчас допридумываю... А, вот!

   Там дежурит водяной,
   Будешь ты его женой...

Наступила тишина. Жаркая летняя тишина с жужжанием шмеля. Жужжание было угрожающим.

— Ну, все, — выдохнула наконец Тина. И оглянулась на ребят. — Все, да?

Платон пожал плечами. Ник хихикнул. Женька сказала Шурке, но громко, чтобы слышал и Кустик:

— Терпение кончилось. Будем сейчас его опять перевоспитывать.

—- Как? — с опаской спросил Шурка.

— Щекоталками. Он только этого и боится. Думаешь, почему он в таких штанах ходит? Это чтобы, когда мы на Буграх, его трава под коленками не щекотала...

— А пуще всего этот пакостник верещит, когда его под ребрышками, — ласково и зловеще сообщила Тина. — А ну, иди сюда, юный талант...

Кустик уже не висел, а сидел под турником, раскинув ноги. При последних словах он встал на четвереньки и — как с низкого старта — рванул к калитке.

— Стой немедленно! — Голос Тины прозвенел с неожиданной командирской силой. Кустик замер, как приколотый к месту булавкой. Нерешительно посмотрел через плечо.

— Ну чего...

— Константин, ступай сюда, — железно произнесла Тина.

— Ну чего... — Он потоптался и... побрел к сидящим на ступенях. С дурашливым покаянием на лице. На полпути остановился, затеребил свои твердые, как жесть, штаны.

— Я это... больше не буду...

— Что ты не будешь, злодей? — сказала Женька (и опять посмотрела на Шурку).