Дырчатая луна

— Ох, кто-то сегодня допрыгается, — сказал в пространство Платон. — Ох, кто-то скоро заверещит: «Ай, не надо, ай, больше не буду...»

— Больше не буду! — Кустик торопливо пересел на дальний край доски.

— И все засмеялись, — усмехнулась Женька. И все засмеялись. Кроме Платона. Он раздумчиво изрек:

— А все-таки какие же мы свиньи...

— Почему? — изумился Кустик.

— Лопаем угощение человека, у которого до сих пор даже имя не спросили...

— М!.. — Тина кокетливо приподнялась. — Правда. Но тогда мы должны сперва сами... как нас зовут...

— А я уже знаю! — обрадованно сообщил Шурка. Только одно не понял: «Кустик» или «Костик»?

— Вообще-то это существо — Константин, — разъяснила Женька (и опять встретилась с Шуркой глазами, и он потупился). — А «Кустик» потому, что такая бестолковая растительность на голове.

— Да. И горжусь, — заявил Кустик.

— А я — Шурка... — Это у него легко получилось, без смущения. И он опять посмотрел Женьке в глаза. Она неуверенно спросила:

— Наверно, лучше «Шурик»?

— Нет! — Он дернулся, как от тока. — Это... не лучше. Это я не терплю.

Все теперь молчали неловко и удивленно. И Женька — она словно слегка отодвинулась. И, спасая себя от возникшей отчужденности, Шурка признался тихо и отчаянно:

— В интернате дразнили... «Шурик-жмурик-окочурик»... Словно знали заранее...

— Что... знали? — шепнула Женька.

— Ну... что чуть-чуть не окочурюсь. Меня ведь буквально с того света вытащили. В клинике...

И не было уже отчужденности. Наоборот... И Женька тихонько спросила:

— Из-за сердца?

— Ну... да. А еще из-за травмы. Я угодил под машину. И сперва все решили, что конец...

С минуту опять молчали. С пониманием. Наконец Платон встряхнулся:

— А теперь-то как? С тобой все в порядке?

Кустик хихикнул. Вроде бы не к месту. Шурка глянул удивленно.

— Не обижайся, — быстро сказала Женька. — Просто смешно получилось, это у нас тоже поговорка такая: «С тобой все в порядке?»

— И еще: «Увидимся позже», — добавила Тина. — Это в американских фильмах все время такие слова говорят. С попугайной настойчивостью...

— Терпеть не могу это кино! — в сердцах выдал Шурка. — Все время стрельба по машинам! И по людям...

— Ага! — встрепенулся Кустик. — Ды-ды-ды! Бах-бах! «С тобой все в порядке, милый?» — «Да, дорогая, увидимся позже!»

— И все засмеялись, — через силу улыбнулся Шурка.

— Нет, но с тобой-то все в порядке? — повторил Платон. — Дело в том, что мой дядя очень хороший кардиолог...

— Сейчас все нормально. Спасибо. Меня лечили хорошие... кардиологи. А потом специально родственницу отыскали, потому что в интернате больше нельзя. Там и здорового-то со свету сживут...

Опять все помолчали, как бы впитывая в себя Шурки-ны беды. Женька наконец осторожно призналась:

— Мне, например, «Женька» нравится больше, чем «Женя». Даже такие стихи есть, вернее, песня: «Девчонка по имени Женька»... Меня и мама так зовет...

И тогда... Тогда он сказал то, чего не говорил никому: ни бабе Дусе, ни Турскому, ни... А какое еще «ни»? Больше никого и не было. Он всегда молчал об этом, а здесь, на пыльном пустыре, горьким шепотом сказал почти незнакомым мальчишкам и девчонкам:

— Меня мама звала «Сашко». Только это давно. Я почти и не помню...

И долго было тихо — слышались только в отдалении свист и чириканье волнистых попугайчиков.

Наконец, героически спасая всех от этой тишины, Тина завозмущалась:

— А я терпеть не могу свое имя Алевтина. Сокращенное гораздо лучше. А этот вот... он все время дразнится. — Тина мимо Шурки ткнула в Кустика пальцем.

— Имейте в виду, она сама ко мне пристает! — торжественно объявил Кустик.

Беседа беседой, а мороженое съели быстро. Покидали скомканную обертку в ближнюю мусорную кучу. И в этот момент явилась компания «крутых». Мордастые, в кожаных безрукавках, с банками пива в охапках.

— Эй, головастики, чего тут мусорите! Брысь отсюда!

Пришлось отойти. Ник все-таки сказал издалека:

— Купили, что ли, это место, да?

Один «крутой» обернулся, пообещал добродушно:

— Отдавлю язычок. И еще кое-что...

И Шурка не выдержал:

— Мафиози недострелянные!

И, конечно, — сразу в бега. Дружно, все шестеро. Вдоль бетонной решетки, мимо ларьков и торговцев курами. «Крутые» гнались недолго, потом беглецов уже просто страх подгонял. Напополам с весельем. До той поры, когда Шурка споткнулся и пузом проехался по утоптанной обочине. Это было уже в Огородном переулке.

Шурку подняли.

— Опять до крови. Локоть, — сочувственно сказал Кустик.

— Ох, да локоть-то заживет. А вот это... — Шурка поднял левую ногу. Подошва кроссовки была оторвана от носка до середины. Болталась, как собачий язык.

Ник тихо свистнул. Женька велела:

— Шурка, сними. Дай... — Она взяла пыльный башмак. — Платон, у тебя универсальный клей есть. Помнишь, ты Кустику сандаль чинил?

— Сделаем, — пообещал Платон. — Пошли.

И пошли. И Шурка был рад, что есть причина подольше не расставаться с ребятами. Он шагал рядом с Женькой — одна нога босая, а кроссовка в руке: хлоп, хлоп подошвой.

— Мне это что-то напоминает, — осмелился пошутить Шурка.

— Что?

— Чей-то язык. В окошке...