Дырчатая луна

— Да ну, неловко как-то... А когда она вышла из подъезда, я сразу ж-жик к тебе!..

— А как ты узнал, что это именно она?

— Сразу видно. Вы похожи...

Знакомыми переулками, без задержек, мы добрались до угла Кровельщиков и Кутузовской, к ограде рынка.

Белоголовая Сойка сидела на прежнем месте, мы увидели ее издалека. И она нас — тоже. Я заметил, как она вся напряглась и спрятала за спину картонную коробку.

— Сойка, привет! — небрежно сказал Сережка. Будто однокласснице. Я что-то неловко бормотнул. Она ответила шевелением губ. И глаза — сначала в землю, потом на нас. Несмелые, вопросительные... «Ох и ресницы», — вновь подумал я. Протянул книжку.

Она снова шевельнула губами.

— Спасибо... Я быстро прочитаю, — удалось расслышать мне.

— Да читай сколько хочешь! А потом я тебе еще одну принесу! Про этих же ребят! — Я это выпалил с энтузиазмом, а потом опять неловко замолчал. Про что еще говорить? Сойка кивнула и молчаливо съежилась.

Выручил Сережка. Запросто сел рядом с ней на корточки.

— Ты вдвоем с бабушкой живешь, да?

Она качнула ресницами.

— Да...

— А родители... их нету, что ли?

— Есть! — Сойка испуганно, суеверно как-то дернулась. — Есть, конечно!.. Только они не тут, а в Дорожкине. Деревня такая у города Самойловска.

— А чего же они... Ты здесь, а они там?

— Так получилось... — Сойка отвечала тихо, но без неохоты. — Папина фабрика закрылась, он тогда поехал в Дорожкино, купил там у знакомых домик. Говорит: «Будем ферму устраивать». Сперва все хорошо было, а потом нас подпалили, дом сгорел...

— Кто подпалил? — ахнул я.

— Местные. Они фермеров не любят, говорят: приехали тут, нашу землю порасхватали... А земля-то все равно бросовая была, пустошь одна...

Сойка излагала грустную историю по-взрослому, устало, но доверчиво.

— А теперь что? Все заново? — понимающе спросил

Сережка.

— Ну да... Папа с мамой теперь там в сараюшке живут, пытаются дом починить. А меня сюда привезли. «Зачем тебе, — говорят, — с нами маяться...»

— Разве здесь тебе лучше?

— Они думают, что лучше... А там даже школы нет. Самая ближняя за двенадцать километров.

«Подумаешь, школа, — хотел сказать я. — Можно и дома учиться. Я вот учусь, и все нормально...» Однако не решился. Сойка рассказывала про другую, про суровую жизнь, о которой я, балконный житель, знал только из газет да из телевизора...

И все же я спросил:

— А мама с папой знают, что бабушка тебя... заставляет вот так?

Ее ресницы-гусеницы словно щекотнули меня.

— Конечно, нет! Она же... Вы не думайте, что она какая-то... неграмотная пьяница! Она всю жизнь в театре работала, контролером, с артистами знакома... и теперь у нее фантазии.

— Какие фантазии? — неласково сказал Сережка. Мол, фантазии фантазиями, а кто дал право этой контролерше издеваться над человеком!

Сойка мотнула тощими косицами.

— Ну... такие. Говорит: «Я все силы отдала этому... обществу. А общество меня сделало нищей. И сын о родной матери не заботится, занялся какой-то деревенской дурью. Да еще дочь свою мне подбросил»... Это меня... Иди, говорит, и принимай участие в добывании пропитания...

Тут я не выдержал, спросил через силу:

— Она тебя бьет?

— Еще чего! — Сойкины глаза на миг вспыхнули под ресницами. — Я бы тогда... пешком бы ушла в Дорожкино, за тыщу километров!

И здесь я понял, что эта маленькая тихая Сойка — гордая. И что в нищенки она пошла как бы в отместку бабке. Чтобы не есть даром ее хлеб. Пойти-то пошла, но попрошайничать не умеет и стыдится. А отступать тоже не хочет...

И Сережка это понял. Но не стал утешать Сойку. Поднялся.

— Ладно, Сойка... Мы скоро еще придем.

— Когда? — Она опять вскинула глаза.

— Сегодня. Ты будешь здесь?

— Буду. Мне все равно где... особенно когда книжка...

— Ты что-то придумал? — спросил я, когда мы были уже в полквартале от Сойки.

— Ничего такого... Мы ведь шастаем по всяким пустырям, а там попадаются брошенные бутылки. Задень можно столько заработать, сколько ей и за месяц не подадут...

— Правильно, Сережка! А ты ведь это еще давно запланировал! Да? Потому и сумку захватил!

Он не стал отпираться.

Ага... Но мы не будем специально за бутылками охотиться, не бойся! Это так, попутная добыча.

— Да разве я боюсь!

Смотри, какой переулок! Почему-то называется Трамвайный.

Никаких трамваев в переулке — кривом, заросшем, с домишками и палисадниками — не было. Но он вывел нас на пригорок, где стоял заброшенный дом, похожий на маленький замок. В одном месте пригорок обрывался вниз, там среди заборов и репейников лежали рельсы и шпалы, по ним в самом деле проехал красный трамвайчик старинного вида. Сережка сказал, что это, видимо, пригородная линия, которая ведет к садам и дачам.

Он втащил меня и кресло в развалины дома, где сквозь поя рос иван-чай и темнела по углам крапива. Здесь мы нашли первую добычу — пять бутылок из-под «Столичной» и пива. Видать, местным пьяницам это место было известно. Пока Сережка обследовал закутки, шипел и шепотом ругался в крапиве, я оглядывался.