Дырчатая луна

На улице Веселых Маляров тесно стояли трехэтажные дома. Балконы почти смыкались над головами. Твердые колеса запрыгали по булыжной мостовой. Среди булыжников рос редкий овес.

Мы остановились у серого дома, к его углу примыкала круглая башня. В башне были узкие окна, а внизу — крыльцо с чугунными ступенями и с навесом на тяжелых цепях.

— Вот здесь он живет, — с ненастоящей бодростью сообщил Сережка. — Ты подожди, я сначала один...

— Может, не надо?

— Теперь уже никуда не деться! — Он шагнул к ступеням, уцепился за кованый карниз навеса, поболтал ногами: смотри, мол, я ничуть не боюсь. Оттянул на себя тяжелую дверь с кольцом и скрылся за ней, не оглянувшись.

Не было Сережки минут пять. Я тревожился, но тревога была не сильная, глухая, напополам с печалью. Не знаю почему. Прохожих поблизости я не видел, пусто кругом. День уже совсем угасал, только на гребнях крыш светились еще пятнышки солнца.

Сережка появился на крыльце. Медленно сошел ко мне. И я впервые увидел его вот таким — потерянным, со слезинками на ресницах. Он рукавом мазнул по глазам.

— Старый хрыч... Даже слушать не захотел. «Молодой человек, потрудитесь покинуть мой дом, нам не о чем говорить...» Я стою, пытаюсь объяснить, а он уши зажал и головой мотает...

— За что он тебя так?!

— А вот так... Вообще-то за дело. За то, что я оказался трусом...

— Трусом? Ты?! — Я вмиг возненавидел неизвестного Старика.

Сережка сказал, глядя мимо меня:

— Да... Ты ведь не знаешь...

Но я и знать ничего не хотел! Мой Сережка никогда не был трусом и быть не мог!

— Этот твой старик просто выжил из ума!

— В том-то и дело, что нет. Он все на свете знает и понимает. Поэтому всегда прав...

— Прав?! А почему тогда не стал слушать?.. Ну, пусть он злится на тебя. Но ты же хотел просить не за себя, за другого!

Сережка вздрогнул. Встряхнулся

— Правда! Я же не за себя... Я просто не сумел ему сказать!.. Я сейчас!.. Я сейчас!.. — И он бросился к ступеням опять.

— Сережка, не надо!

Но он уже исчез.

Теперь я ждал его долго. Отблески солнца на крышах исчезли, небо по-вечернему засинело, поползли по теплой улице сумерки. Зажглось одно окошко, другое...

Ну где же Сережка-то?

А может, Старик что-то сделал с ним? Колдун ведь!

Мне захотелось сжать себя, зажмуриться и... проснуться. Но тут же я понял — не смогу. Ведь это значило бы бросить Сережку. Ну и что же, что во сне! Все равно...

Оставалось одно: на руках забраться на крыльцо, пролезть внутрь. Разыскать в этой колдовской башне Старика и Сережку. И будь что будет!

Я взялся за твердые шины. Кресло послушно катнулось вперед. Еще... Но левое колесо уперлось в торчащий булыжник. Я толкнул изо всех сил. Рука сорвалась, а кресло поехало вниз по улице. Сразу набрало скорость. Я не успел опять схватиться за шины, и теперь колеса вертелись так, что вмиг поотрывали бы мне пальцы. Меня трясло на камнях, и несколько раз я чуть не вывалился! И ни одного человека навстречу, хоть надорвись в крике.

Я сжал зубы.

Улица расступилась, меня вынесло на Туманный луг. Здесь была ночь, светились застывшие облачные смерчи. Кресло мчалось уже без тряски, как по лучшему асфальту. Но «асфальта» видно не было — колеса по ступицу в тумане. И вдруг туман кончился. И твердь кончилась! Я увидел черную глубину и ухнул в провал.

Я часто падал во сне, и каждый раз было страшно. Однако такого жуткого падения еще не испытывал. Вниз, вниз, вниз! Со скоростью снаряда! И даже не крикнешь — стиснуло как железом...

Кресло отлетело и кувыркалось в стороне...

Скорее проснуться! Ну, скорее же!

Нет, не могу... Сейчас грянусь так, что меня не соберут ни во сне, ни наяву...

Я все же выдавил хриплое:

— А-а-а...

И луну заслонила крылатая тень. Самолет! Сережка!

Он догонял меня в крутом пике...

Круглый зев открытой кабины оказался рядом, меня зацепило бортом, перевернуло. И я даже не помню, как очутился в пилотском кресле. Сами собой защелкнулись на груди ремни.

— Сережка! Выходи из пике!

— Не могу! Инерция. Возьми ручку... на себя...

Я вцепился в резиновую рукоять, потянул ее на грудь. Изо всех сил! Но меня вместе с Сережкой-самолетом крутнуло, увлекло в обморочную спираль.

— Сережка, штопор!

— Жми правую педаль!

— Я же не могу!

— Жми, я сказал!

— Но я же...

— Жми!! Разобьемся!..

— Не могу!

— Можешь!! Иначе конец!..

Я заплакал, потому что понял — и правда конец. Настоящий! За что? Я не хочу!.. — И надавил педаль. Как в старых снах про свой самолет.

Самолет Сережка сделал еще два витка и вышел из штопора. Я надавил левую педаль, потом ослабил обе. И опять потянул к себе ручку. И ощутил, как меня вжимает в пилотское кресло: самолет по дуге переходил в горизонталь.

И вот мы уже ровно летим над каким-то полем. Я вижу, как серебрится трава. Совсем близко.

— Садись, — измученно говорит Сережка.

— Без огней? Ничего же не разглядеть, грохнемся...

— Не грохнемся, садись.

И я сажаю самолет среди высокой травы.

Тихо вокруг, только в ушах звенит. И ноги болят от напряжения.

Понимаете, они болят!

МОКРАЯ ТРАВА

Я долго сидел, прижавшись к спинке, и молчал.

Сережка наконец сказал через динамик:

— Приехали. Выбирайся.