Дышать! Воспоминания о прошлом и будущем. Семь историй на сломе эпох

Один из академиков, пару раз приходивший к нам, оказался родным братом некоего ленинградского партийного начальника, а тогда арестовали все руководство этого города, как говорили, за заговор против Сталина. На допросах этот академик назвал Моисея Гольдаха своим сообщником и даже особо упомянул, что дедушка якобы спроектировал мост, который сразу после начала эксплуатации должен был разрушиться, а это несомненная диверсия против Советской власти. Вот тут и всплыли письма от дедушкиных братьев из-за границы, которые, как ты, Левочка, тоже должен помнить, мы никогда и не читали. Уж не знаю, каким чудом мне удалось получить свидание с Моисеем на Лубянке, в этом логове мерзких коммунистов-палачей, но я один раз все же увидела твоего дедушку. Он выглядел ужасно, весь измазанный какой-то белой известью. Видимо, его сильно били.

Взгляд моего мужа всегда, даже в самые тяжелые минуты нашей жизни, оставался ясным и жизнелюбивым, а тут я увидела пустые глаза самого родного мне человека, человека, потерявшего веру во спасение…

Через два месяца я получила бумагу, что Моисей Григорьевич Гольдах умер в тюрьме от сердечного приступа, и только спустя без малого пять лет после смерти самого кровожадного садиста, этого выродка Сталина, меня вызвали на страшную Лубянку, где какой-то молодой гэбист с немытыми сальными волосами вручил мне другую бумажку, где было написано, что Гольдах М. Г. был расстрелян по приговору какого-то там суда и сейчас посмертно реабилитирован. Чекист поднял на меня свои жидкие рыбьи глаза и заученно сказал тоненьким голоском: «Много всего было, гражданочка. Но теперь настоящих врагов мы уничтожаем, и скоро все изменится».

Я могла бы рассказать тебе, Левушка, еще много историй про то, как ничего не изменилось. Как тяжело приходилось твоей маме в университете, потому что она все годы учебы была лучшая на курсе, но это не входило в планы коммунистов – какая-то еврейская девочка, да еще и дочка врага народа, хоть и стыдливо помилованного посмертно. Как у твоей мамы отняли золотую медаль, отдав ее чьей-то родственнице. Как твоему папе, самому лучшему специалисту-атомщику, специально не давали повышение по службе, потому что любая высокая должность в их ведомстве предполагала командировки за рубеж на всякие симпозиумы и конференции, а как же отпускать туда еврея, да еще и не члена их злодейской партии. И Михаил, твой прекрасный и талантливейший отец, учил своим изобретениям выездных и политически устойчивых коллег, которые должны были достойно представлять советскую науку на международных встречах.

Поэтому, дорогой внучек, я твердо убеждена в том, что и нам никогда не дадут уехать отсюда, но какие бы трудности ни выпадали тебе на пути, помни, что здесь мы родились и главное – не где прожить свою жизнь, а как!

В очередной раз закончив повествование на пафосной ноте, Тамара Марковна даже привстала, распрямив плечи. Преисполненная чувством выполненного долга перед внуком, а также уверенная в силе своих доводов и в неизменчивости мира вокруг, она смотрела мимо Льва куда-то вдаль.

Лева понял, что переубеждать бабушку бесполезно, и с выражением искреннего согласия на лице попытался покинуть лобное место, но Тамара Марковна остановила его, видимо, вспомнив что-то важное.

– Да, Лев, ты будешь опять посмеиваться над глупой брюзжащей старухой, который раз повторяющей одни и те же прописные истины, но каждый человек может с уверенностью отстаивать только то, что прошел и испытал сам. Я много рассказывала тебе про плохих и жестоких людей вокруг нас, но и хороших, бескорыстных, неоднократно помогавших нам, было немало. Всегда старайся делать добро, не думая, как тебе воздастся за него, и поверь, когда-нибудь, совсем с неожиданной стороны, тебе придет благодарность, а если и нет, то ты все равно правильно проживешь свой долгий век.

А напоследок скажу, о чем не говорила раньше. Где-то через полгода после официальной реабилитации Моисея я получила письмо от Сони – это была одна из несчастных сестер, живших с нами в эвакуации. Она вернулась на Украину, жила и работала врачом в Киеве, а сразу после войны похоронила свою младшую сестричку Женечку, умершую от непонятной желудочной болезни. Соня где-то прочитала про моего мужа, про его расстрел и реабилитацию и нашла наш адрес. Милая девочка, она писала про голод и холод, про страдания в этом детском доме, и, оказывается, твой дедушка несколько раз в неделю тайком все эти тяжкие военные годы приносил и им, и другим детям еду и лекарства, а я об этом даже не догадывалась. Моисей за большую взятку устроил больную Женечку в военный госпиталь, продлив девочке еще немного ее короткую жизнь. После этого письма я вспомнила, что муж жаловался на уменьшение спецпайка на предприятии. Понятно, почему этот паек вдруг стал в два раза меньше. Твоя мама и Соня опять сдружились и несколько раз встречались в Москве. А когда Фирочка и Миша погибли, единственным человеком, кто помогал и помогает нам с тобой все годы материально, как раз и была Соня, совершенно чужой нам человек с большим сердцем.