Дзэн в японской культуре

Секты Сингон, Тэндай, Дзёдо, а также Син и Нитирэн немало сделали для того, чтобы привить японцам буддийское миросозерцание. В лоне иконографии этих сект вызревали предпосылки для развития скульптуры, живописи, архитектуры, художественного текстильного промысла и работ по металлу. Однако философия Тэндай слишком отвлеченна и насыщена абстракциями, чтобы стать достоянием широких масс; культовый ритуал Сингон чересчур сложен и изыскан, чтобы дать людям истинно народную религию. Сингон и Тэндай породили прекрасные картины, скульптуры, церковную утварь. Из их числа наиболее почитаемые бесценные национальные сокровища относятся к историческим периодам Тэмпё, Нара и Хэйан, когда обе буддийские секты переживали пору расцвета и играли важную роль в жизни образованных классов общества. Секта Дзёдо проповедовала учение о Чистой Земле, где восседает во всем своем великолепии Будда Бесконечного сияния в окружении сонма бодхисаттв. Эта доктрина вдохновляла художников на создание великолепных образов Будды Амиды, которые хранятся ныне в многочисленных храмах.

Секты Нитирэн и Син суть творения японского религиозного духа. Идеи секты Нитирэн не особенно способствовали развитию художеств. Секта Син вообще была в известном смысле иконоборческой и не оставила в области литературы и искусства ничего заслуживающего внимания, кроме разве что гимнов-васан да писаний, принадлежащих в основном выдающемуся подвижнику XV в. Рэннё.

Дзэн пришел в Японию позже, чем Сингон и Тэндай, и был сразу же тепло встречен воинским сословием, самураями. Может быть, в силу исторического недоразумения Дзэн на японской почве противостоял аристократическому духовенству. Придворная знать поначалу также чуралась учения Дзэн и даже использовала свои политические возможности для организации сил, оппозиционных новой секте. Так, волею судеб, на заре своего существования секта Дзэн в Японии оказалась вдалеке от столицы Киото и вынуждена была искать покровительства рода Ходзе в Камакура. Резиденция военных правителей феодальной Японии, Камакура, стала также и центром Дзэн-буддизма. Множество дзэнских монахов, приехав из Китая, оседали в Камакура, где им была обеспечена поддержка и защита со стороны Ходзё Токиэри и Ходзё Токимунэ, а также их преемников и вассалов.

Китайские наставники Дзэн привозили с собой различные произведения искусства, приглашали с континента художников, да и сами японцы, регулярно посещавшие Китай, становились носителями традиций Дзэн в искусстве и литературе. Так попали в Японию картины Моккэя (Му Ци), Рёкая (Лян Кай), Байэна (Ма Юань) и многих других. Свитки с надписями, принадлежащими кисти крупнейших дзэнских мастеров Китая, также нашли прибежище в стенах японских монастырей. Каллиграфия на Дальнем Востоке всегда являлась таким же искусством, как и живопись тушью, получив повсеместное распространение среди образованных классов с незапамятных времен. Живопись, графика и каллиграфия, проникнутые духом Дзэн, произвели сильнейшее впечатление на деятелей культуры и искусства. Приняв на вооружение Дзэн, мастера стремились развивать традиции, в которых жил этот мужественный несгибаемый дух. Мягкость, утонченность и изысканность, которые можно было бы назвать почти женственными, – весь дух, царивший в японском искусстве до периода Камакура, уступил место мужественности, нашедшей выражение прежде всего в скульптуре, а также в каллиграфии. Почитаться стала типичная для самураев Канто грубоватая воинственность, резко контрастирующая с изнеженностью холеных киотоских вельмож. Присущие истинному солдату качества с их акцентом на мистицизм и отстраненность от мирской суеты предполагали явную доминанту силы воли, и в этом аспекте Дзэн полностью смыкался с моральным кодексом Бусидо.

Наилучшее развитие учение Дзэн получило в стенах монастырей, поскольку монастыри чаще всего располагались в горах и их обитатели находились в самом тесном соприкосновении с природой, будучи пристальными и неравнодушными естествоиспытателями. Монахи наблюдают жизнь растений, птиц и животных, созерцают реки, утесы и прочие красоты природы, которые остаются незамеченными для большинства горожан. Характерно, что такого рода наблюдения отражают всю глубину их философии, вернее, их интуиции. Это не просто интерес натуралиста: монахи стремятся проникнуть в самую суть увиденного. Какой бы пейзаж ни рисовали они с натуры, в нем всегда можно почувствовать интуитивное озарение, мягкое дыхание «духа гор».