Дзэн в японской культуре

Некий монах спросил Тосу (Тоу-цзы), дзэнского мастера эпохи Тан: «В моем понимании все звуки суть глас Будды. Это верно?» Наставник ответил: «Верно». – «В таком случае, учитель, – продолжал монах, – не могли бы вы прекратить издавать звуки, в которых слышится хлюпанье болотной грязи?» Наставник в ответ дал ученику затрещину.

Тогда монах снова обратился к Тосу с вопросом: «Правильно ли я понимаю указание Будды о том, что всякая речь, как бы ни была она пуста, банальна или оскорбительна, относится к высшей Истине?» – «Совершенно правильно», – подтвердил наставник. – «В таком случае, – продолжал монах, – могу я назвать вас ослом?» Мастер снова ответил затрещиной.

Вероятно, приведенный диалог следует разъяснить общедоступным языком. Считать каждый звук, каждый шум, каждое изреченное слово за порождение единой Реальности, то есть единого Бога, – это и есть пантеистический подход, как мне думается. Ведь «Сам дает всему жизнь и дыхание и все» (Деяния, 17:25), и еще сказано: «Ибо им мы живем и движемся, и существуем» (Деяния, 17:28). Если так, то и охрипшая глотка дзэнского мастера воспроизводит лишь отголоски мелодичного потока сладкоголосых речей, изливающихся из золотых уст Будды. Если так, то и при уподоблении уважаемого мастера ослу оскорбление должно рассматриваться не как оскорбление, а как отражение частицы высшей истины. Все формы и разновидности зла должны быть сочтены воплощающими по-своему правду, добро и красоту, вносящими свою лепту в усовершенствование Сущего. Выражаясь более определенно, плохое есть хорошее, безобразное есть прекрасное, ложь есть правда, несовершенное есть совершенное и наоборот. Таково восприятие людей, считающих, что божественная природа имманентно присуща всему в мире. Дзэн же часто подвергался критике за демонстрацию сходной тенденции миросозерцания на практике.

Однако Тосу выступил против такого интеллектуалистского толкования и потому ударил монаха. Последний, по всей вероятности, ожидал, что наставник придет в замешательство от его вопросов, которые логически вытекали из первой посылки. Мастер же, как и все мастера Дзэн, знал бесполезность любой попытки разубедить монаха словом. Ведь словопрения ведут от сложности к сложности, и так без конца. Очевидно, оставался один действенный способ заставить такого, как этот упрямый монах, осознать ложность его концептуальных построений – просто ударить и дать на личном опыте почувствовать смысл утверждения «Одно во Всем, и Все в Одном». Его следовало пробудить от зачарованного сна логических рассуждений – отсюда и радикальная мера, примененная мастером Тосу.

Сэттё (Сюэ Toy) приводит комментарий к этому мондо в поэтических строках:

Сколь прискорбно, что многие внемлют соблазну
беззаботно играть с волнами прилива,
Ибо их ожидает неизбежная гибель —
всех поглотит безжалостная пучина.
О, когда бы от сна пробудились люди,
от бездумного тяжкого помраченья,
И узрели, что реки текут к истокам,
вспять стремятся, вздымаясь и разливаясь!..

Здесь нужен поворот, пробуждение, сдвиг сознания, благодаря которому человек придет к пониманию истины Дзэн, а истина эта – не за пределами сознания и не в самом сознании, а в реальной жизни. Тосу провозглашает истину так:

Монах: «Что есть Будда?»

Тосу: «Будда».

Монах: «Что есть Дао?»

Тосу: «Дао».

Монах: «Что есть Дзэн?»

Тосу: «Дзэн»[3].

Мастер отвечает как попугай, он превращается в эхо. В действительности же нет иного пути просветить монаха, кроме утверждения: «Что есть, то и есть». Это конечный результат опыта.

Возьмем еще один пример, разъясняющий суть вопроса. Однажды монах пришел к Дзёсю (Чжао Чжоу), прославленному танскому мастеру Чань (Дзэн), с вопросом: «Сказано в Каноне, что Совершенный Путь не знает трудностей и лишь не признает различения. Что же означает неразличение?»

Дзёсю изрек: «Под небесами и на небесах я один Благопочитаемый».

«Здесь все же есть разграничение», – возразил монах.

«О ничтожество! Где ты видишь разграничение!» – осадил его мастер.

Монах больше не проронил ни слова.