Джагала

Ротса насторожилась, как почуявший волка куваш[12]. От того, кто придет убить меня, не стоило ожидать стука в дверь, опять же, повелением «прочь отсюда» от него все одно не отделаться; поэтому я предложил стоящему за дверью войти.

Это оказался невысокий человечек в коричневой рубахе и свободных панталонах, которые когда-то были черными. У него была угловатая челюсть и бородка, которой он явно гордился: подстриженная ровным уголком, она продолжала линию челюсти дюйма на полтора ниже подбородка. Взгляд был направлен частью в мою сторону, частью куда-то вниз, а в руке посетитель сжимал старую голубую шапчонку.

— Входите, — повторил я, и так он и сделал. Почтительно. Крестьянин никогда бы не стал фигурно выстригать бороду, но вот манеры самые что ни на есть крестьянские.

— Доброго вам здоровия, сударь, — промолвил он, источая почтительность. Отвратительно.

— Садитесь, будьте любезны, — сказал я. — Я встал бы и поклонился, но пока не совсем в состоянии сделать это.

На это у него ответа не нашлось, и он сел и уставился на свою шапку.

— Я Мерс Владимир, — представился я.

— Да, господин.

— Полагаю, мы в некотором смысле родня?

Саабо кивнул, с некоторым опасением. Он боялся меня или того, что оказался моим родичем? Вряд ли последнего, похоже, не многие верили, что я на самом деле Мерс. Ну а поскольку я не Мерс, все в порядке.

— Вы, конечно, знаете, что произошло? С семьей?

Он вяло кивнул, все еще созерцая шапку. Если б я мог двигаться — закатил бы ему оплеуху.

— Когда-то это была и ваша семья. Вы в родстве с ними.

Он кивнул; направление беседы ему определенно не нравилось.

— И вас не беспокоит то, что с ними произошло? — спросил я.

Он впервые поднял на меня взгляд, и в глазах промелькнуло нечто такое, чего я там увидеть не ожидал. Но потом он снова поник и проговорил:

— Беспокоит, господин.

— Что ж, я намерен кое-что по этому поводу предпринять.

— Господин?.. — Я словно сообщил ему, что намерен отрастить вторую голову.

— Я не намерен позволять кому-либо считать, что можно перебить мою семью и остаться безнаказанным. Вы полагаете, подобное позволительно?

Саабо открыл и закрыл рот несколько раз, потом сказал:

— Нет, сударь, но…

— Что — но?

— Я-то что могу?..

— Если хотите, можете мне помочь.

Он явно хотел спросить «А что, если я откажусь?», но не посмел. Ничего не имею против трусости, уважаю таковую и, когда только возможно, сам праздную труса. Но вот слизняков — терпеть не могу. То есть терплю, конечно, польза-то от них нередко случается…

— Что я могу сделать? — наконец спросил он, явно подразумевая скорее «на что я-то гожусь», чем «предлагаю помощь».

А я ответил:

— Ну, я не собираюсь просить вас кого-то убивать.

Он поднял голову. Снова этот взгляд. Впрочем, ненадолго.

— Чего вы от меня хотите?

— Я сообщил вам, что собираюсь сделать. Вы хотите мне помочь или нет?

Он стиснул зубы, по-прежнему глядя на шапку, и наконец процедил:

— Только если точно буду знать, что вы от меня хотите.

Вот так так. Я даже не ожидал от него подобного.

— Вполне честно, — согласился я. — Мне нужны ответы на некоторые вопросы.

— На это согласен, — кивнул он.

— Посмотрим. Вы хорошо знакомы с семейной историей?

— Но, господин, я уже сказал, что мы в родстве…

— Да. Но почему вы сменили имя?

— Но мы не меняли.

— Как?

— Да, сударь. Имя сменил старик Матьяш. А мой прапрадед, брат Матьяша, остался с тем именем, которое носил при рождении.

— Так, хорошо. — По крайней мере это совпадало с рассказом отца Нойжа. Люблю, когда сведения подтверждаются, мне даже теплее становится. — А вы верите тому, что о них рассказывали?

— В смысле?

— Зло, вызывание демонов…

— А, это. Я же не крестьянин, господин Мерс. Я получил образование. В школе. Могу читать и писать, знаю цифирь и умею думать. Нет, в такое я не верю.

— В какой школе?

— В Бурзе уже много лет есть школа, там учат грамоте, цифири и гражданственности.

— Гражданственности?

— Что обязан делать всякий для страны и графства.

— Хм. А что обязан делать всякий для страны и графства?

Саабо сморщился, а потом чуть заметно улыбнулся.

— С этим предметом я был не в ладах. В их войнах я стану сражаться, только если меня притащат силой.

— Понятно. Значит, здешние крестьяне грамотны?

— Крестьяне? Нет. Крестьян в школу не допускают, она для детей рабочих с мельницы.

— Хм. А дети торговцев?

Он фыркнул.

— Этих учит отец Нойж.

— Понятно. Итак, вы не верите в демонов и в злых колдунов. Тогда почему же большая часть Мерсов ушла отсюда?

— Потому что в это верят крестьяне.

— Вы не слишком высокого о них мнения, верно?

— Они невежественны, но это не их вина, — величественно проговорил он.

Многим нравится чувствовать свое превосходство над кем-либо. О, я не таков, и это наполняет меня чувством глубочайшего превосходства.

— А зачем?

— То есть?

— Граф Саэкереш, зачем он открыл школу?

— Это не он, а его дед. Понимаете, для работы на мельнице нужно уметь читать. Одной силы мало, нужно думать, чтобы делать бумагу — в смысле, чтобы делать ее хорошо. Процесс…

— Ясно, я понял. — О да, звучало это гордо. Он не крестьянин. Он превосходит их.

И это еще один кусочек картины.