В глазах становилось все темнее и темнее. В любую секунду мой внутренний экран мог стать черным, и это будет означать конец. С этим миром меня связывала тончайшая ниточка, и, когда она порвется, я проплыву сквозь стекло, меня подхватит вода, и я так и буду в ней лежать.
Внезапно слева что-то вспыхнуло. Все. Это был момент, когда свет окончательно погас. Один выстрел. И резкий звук разбивающегося стекла.
Ниточка порвалась, и я плыл по воздуху. Где-то вдалеке я слышал звук моцартовского кларнета и успел даже подумать, что, может, я смогу наконец разгадать его загадку.
Одна за другой все лампочки погасли, и я остался в кромешной темноте.
68
Я стоял у здания больницы, задрав голову к солнцу и наслаждаясь моментом. После того, как посмотришь в глаза смерти, некоторое время живешь с обостренными чувствами, тебе открывается магия окружающего мира. Звуки, запахи, виды, вкусы, прикосновения — все становится более живым и ярким, чем обычно.
Долго это не длится — пару дней или, максимум, неделю. Постепенно ты опускаешься на землю и понимаешь, что ты лишь один из семи миллиардов и, как и все, просто живешь день за днем.
Ничто не длится вечно — все течет и изменяется. Все мы знаем, что земля крутится, и я это принимаю тоже. Но сейчас я наслаждался прикосновением солнца к моей коже и звуками симфонии, состоящей из шума окружающего мира. Я с наслаждением вдыхал простые и понятные запахи горячего летнего дня.
Ведь я и правда подумал, что умер.
С того момента прошло двадцать четыре часа. У меня были целые сутки, чтобы понять, что произошло, взглянуть на ситуацию со стороны, и почти все уже было мне понятно.
Жизнь мне спасла Ханна. Это она была той вспышкой, которую я успел заметить перед тем, как потерял сознание. Она набросилась на Шеперда, сбила его с ног, открыв тем самым Смитсону линию видимости для выстрела. Пуля четко прошла сквозь череп Шеперда и разбила окно, через которое мы втроем вывалились прямо в озеро.
Когда меня, кашляющего и отплевывающегося, вытащили из воды, я уже пришел в сознание. Каким-то чудом на мне не было ни единой царапины. Только болело горло в том месте, где его сжимал Шеперд, и на виске был небольшой ожог от огненного дула «глока». Никаких других повреждений не было. Ханне повезло меньше. Она порезалась о разбитое стекло, и ей накладывали швы. Если бы я мог взять ее раны на себя, то с готовностью бы это сделал. Она была героиней. Тэйлор мог ею гордиться.
Я вошел в больницу. В заднем кармане джинсов у меня лежал чек на сто тысяч долларов на имя Ханны. К сожалению, мне пришлось выписывать его со своего собственного счета. Джаспер уже не мог подписать ничего, а Клейтон повел себя как подлец. Он обвинил меня в смерти отца и отказался платить.
Мне эти расходы по карману. У меня есть акции и облигации, зарабатываю я хорошо, а трачу очень мало. Ежедневные расходы — отель, обеды, виски — оплачивают те, на кого я работаю. Ипотека на дом выплачена, а поскольку в Вирджинии я не был уже давно, коммунальные платежи стремятся к нулю. Какая-то символическая сумма идет на оплату электричества, потому что в доме включены часы, дабы отпугнуть грабителей. И я плачу охранному агентству, которое время от времени приезжает, чтобы убедиться в сохранности моей собственности, и клининговой компании, которая раз в месяц приводит в порядок мою лужайку. Вот и все. Единственное, что я покупаю, — сигареты.
Лифт остановился на третьем этаже, и я вышел в ярко освещенный коридор, наполненный запахами и звуками больницы. Мне навстречу шла чернокожая пара. Им было около пятидесяти, они были высокими и стройными. Женщина, увидев меня, улыбнулась. На ней была яркая одежда в красно-желтых тонах и большой серебряный крест на шее. Она протянула руку для пожатия, а потом взяла мою руку в свои. Они были теплые и мягкие. От нее шел еле уловимый аромат лаванды.
— Очень приятно познакомиться с вами. Тэйлор столько о вас рассказывал. Меня зовут Роза. А это Малкольм, — улыбнулась она, повернув голову к мужу.
— Приятно с вами познакомиться. Как он?
— Лучше, — Роза все еще держала мою руку, словно не желая отпускать. — Спасибо вам за то, что спасли жизнь моему сыну.
Роза еще раз улыбнулась мне, прежде чем отпустить мою руку и передать ее Малкольму. Он был почти таких же размеров, как и сын, — может, на пару сантиметров ниже. В его лице я рассмотрел то, каким со временем станет Тэйлор. Приятное лицо, в котором отражалась сила, гордость, целостность. Моя рука утонула в его ладони — грубой и шершавой от десятилетий тяжелого ручного труда.
— Спасибо вам, — сказал он.
Я не знал, что сказать и куда смотреть. Я тяжело переношу похвалу, а эта похвала была еще и незаслуженной. Если бы я лучше разобрался в ситуации, Тэйлор сейчас не был бы в больнице. Его родители благодарили меня, вместо того чтобы гнать с глаз долой.
— Он не спит?
— Он просыпается и засыпает, — сказала Роза. — Но когда мы уходили, он не спал, и я уверена, что он будет очень рад вас видеть.