— Руководство не было согласно с некоторыми моими методами. По их мнению, я шел на неоправданные риски. У меня была репутация непредсказуемого человека, а в такой организации, как ФБР, где в основе — командная игра, непредсказуемых долго не терпят. Я ушел, не дожидаясь, когда меня попросят уйти.
— Ты правда рисковал больше, чем нужно?
— Я делал то, что считал нужным сделать для выполнения задания. То же самое я делаю и сейчас.
— Это не ответ на мой вопрос.
— Я раскрывал дела, — ответил я. — Я ловил преступников. Какие методы я при этом использовал, не должно было никого волновать.
— Конечно, должно! Представь, что полиция не руководствуется никакими правилами. Тогда это не полиция, а линчеватели какие-то.
— То есть ты, как я понимаю, всегда работаешь по правилам. Думаешь, я поверю, что ты ни одного раза не отошла от инструкции, чтобы добиться результата?
Темплтон заколебалась. Она открыла рот, чтобы заговорить, и передумала.
— Наверняка ты ходила в обход правил. Нет ни одного полицейского, кто бы этого не делал. По крайней мере, ни одного мало-мальски приличного полицейского. Я не утверждаю, что правила совсем не нужны, но они не должны быть настолько жесткими, чтобы мешать нам работать.
— И кто же будет решать, где пройдет черта?
— Черта пройдет на уровне здравого смысла и совести. И я официально готов заявить, что не жалею ни об одном решении, которое я принял. Ни о чем не жалею. Сплю, как ребенок.
— Ты врешь. Нет ни одного полицейского, который не желал бы что-то сделать по-другому, хотя бы один раз.
Я ничего не ответил, и Темплтон победно улыбнулась с видом «я же говорила» и взяла свой стакан с виски.
— Что-то тебя беспокоит в этом деле, Уинтер. Что именно?
— А кто говорит, что меня что-то беспокоит?
— Джек-головорез и его подружка все еще на свободе. Пока они не пойманы, покоя тебе не будет. По-другому ты не можешь. Так что признавайся, о чем именно ты думаешь?
— О том, что они лоботомируют жертв.
— На брифинге ты сказал, что лоботомия — это компромисс. Доминирующий сообщник хочет убивать жертв, а номер два хочет, чтобы они жили. Мне это кажется разумным.
— Да, это разумно, — согласился я. — Но я целый день думаю об этом, и чем больше я думаю, тем больше уверен, что что-то упустил.
— Может, ты перебрал с анализом ситуации?
— Нет. Лоботомия — это ключ к разгадке всего дела.
— Тогда какие у тебя есть мысли?
— В этом-то и проблема. На данном этапе у меня не осталось ни одной мысли.
— Как это — ни одной? Ни половинки, ни четвертинки?
— Ни единого шевеления, — подтвердил я.
— То есть в этом твоем мозге размером с земной шар ничего не варится?
— Ничего, — вздохнув, покачал головой я.
— Напомни, какой IQ у да Винчи?
— Я тебе никогда его и не говорил, так что как я могу его напомнить?
Темплтон нахмурилась и строго посмотрела на меня.
— Двести двадцать, — ответил я.
— И он был умнее тебя, — подытожила она.
— Намного, — признал я. — Но не забывай, это только экспертная оценка.
Темплтон отпила виски и улыбнулась мне из-за стакана.
— И все-таки тебя до безумия раздражает этот факт!
35
— Номер пять, сходить в ведро.
Металлический голос Адама разнесся по комнате, отскакивая от стен, и у Рэйчел в голове застучало. Она часто заморгала, чтобы глаза привыкли к темноте, стряхнула с себя одеяло и поднялась с матраса. В ногах была тяжесть и легкость одновременно. Она понимала, что идет, но походка была больше похожа на движение против хода эскалатора. Как во сне, она прошла через всю комнату, спустила спортивные штаны и трусы и присела над ведром. Затем встала, натянула штаны и стала ждать дальнейших инструкций.
— Номер пять, принести ведро к двери.
Рейчел пронесла ведро через всю комнату и поставила его ручкой к двери, как ей было сказано. Адам очень четко проинструктировал ее в первый раз, когда они проходили через процедуру с ведром. Настолько четко, что Рэйчел поняла, как много времени он посвятил проработке инструкции, и что любое ее нарушение повлечет неминуемое наказание. Ей и не требовалось никакой дополнительной мотивации для безоговорочного следования командам — ран на спине было более чем достаточно.
— Номер пять, подойти к креслу.
Рэйчел посмотрела на кресло, и внутри у нее ничего не шелохнулось: на этот раз пульс не взлетел до небес, ее не прошиб холодный пот и не бросило в дрожь. Обычно при одном только упоминании о кресле она впадала в панику. В этот же раз она была словно окутана каким-то облаком спокойствия, ощущением, что у нее хватит сил перенести это, что бы ни произошло.
Это действие наркотиков! Эта мысль медленно всплыла откуда-то из глубин сознания, и то, что ей потребовалось столько времени, чтобы додуматься до этого, только подтверждало ее правоту. Значит, Ева что-то подсыпала в еду. Другого объяснения не было.
— Номер пять, подойти к креслу, или будут последствия.