Я торжественно покинула сцену. Нельзя вечно скакать в одежде мальчика. И хотя я могу в этом признаться только тебе, мой голос не тот, что прежде. Я дала несколько благосклонно встреченных прощальных представлений, на одно из них пришла сама молодая королева. Во всех газетах опубликовали весьма хвалебные отклики, в том числе прелестную заметку самого г-на Диккенса. Он пишет, что я и в самом деле столь свежа и очаровательна, как твердит молва, и что ему не надо было прилагать усилий, чтобы представить себе, как я блистала прежде – потому что я и теперь блистательна. Или что-то в этом роде. Ты знаешь, что он очень интересуется театром и когда-то собирался пойти на прослушивание, но заболел? До чего печально. Я представляю себе, как сыграла бы с ним на пару. Он потрясающий чтец. Что ж, я поместила его добрые слова на почетное место в свой Памятный Альбом, рядом с засушенными розами Адольфуса – первыми, которые он мне подарил.
Мой бедный Адольфус умер. Но это, я думаю, тебе известно. Об этом писали во всех газетах. У него были роскошные похороны, и я была на службе, сидела позади семьи. Я старалась держаться в тени, но его сестра подошла, специально чтобы поцеловать меня и пожать мне руку. Газетчики имели наглость задаваться вопросом, что же теперь станет с неподражаемой миссис Джонс. Как будто мне придется пойти по миру! Я бы ни за что не позволила Адольфусу отправиться к праотцам прежде, чем он позаботится о моем достатке и благополучии. У меня, конечно, есть дом – полученный в подарок – и хорошая ежегодная рента. Но я не могу сидеть сложа руки. Это не в моей натуре.
У меня теперь новая профессия. Я говорю тебе об этом сейчас, чтобы ты вдруг не возмутился и не пытался меня остановить.
Я стала известным и модным медиумом. Я не принимаю кого попало. Но у меня есть постоянные клиенты, все до единого респектабельные, некоторые – из самого лучшего общества. Мне это пришло в голову после смерти Адольфуса. Я очень хотела не утратить с ним связь. В конце концов, нас и впрямь многое связывало. Смерть – это не обязательно конец. Это конец, только если ты так хочешь. И раз мне было одиноко и грустно, то и другие люди должны испытывать то же самое. Я осторожно поузнавала про богатых вдов. Одна несчастная женщина потеряла маленького сына – он умер от оспы – и с тех пор уже два года была безутешна. Она всего-то хотела знать, что ее ребенок доволен и счастлив. Какой вред может быть в том, чтобы слегка ее ободрить? Уж если двухлетний младенец не может попасть в рай, нам, остальным, не остается и вовсе никакой надежды. Так что я никому не врежу, правда? Я только приоткрываю райские врата, самую малость.
Я всегда прекрасно изображала детские голоса. Иногда мне и правда кажется, что через мое посредство что-то говорит. Если настроение подходящее. Я не беру фиксированную плату, никакой вульгарной коммерции. Я просто приветствую пожертвования. Даже неловко от того, сколько люди готовы отдать. Я как будто участвую в бесконечном благотворительном спектакле. Я всегда делала свою публику счастливее. Никто не посмеет этого отрицать. Они спускаются по моей широкой лестнице удовлетворенные и успокоенные. Я возвращаю им веру.
Я понятия не имею, что ждет нас за гробом. И ты тоже, Джеймс, несмотря на весь твой модный атеизм. К слову, совершенно возмутительный. Но если моя работа помогает людям верить, что все будет хорошо, помогает справляться со страхами и скорбями, я не вижу в этом зла.
Конечно, у меня есть вся нужная машинерия. Ветер, огни, голоса. Даже в жаркой затемненной комнате эффект получается потрясающий. И стол всегда как следует подпрыгивает, когда любимые приходят на зов. Эти мелочи очень важны. Они вводят клиентов в состояние напряженного ожидания. Я хочу, чтобы они были натянуты как струна, настроены на то, чтобы получить весточку. Не очень важно, что им скажут, – важен сам факт свидания с теми, кто ушел. Я никогда не допускаю дневной свет в комнату, где провожу сеансы, и моя горничная заботится о том, чтобы там пахло розовыми лепестками. Маленькая гостиная наверху – идеальная сцена для моих выступлений. Я всегда ношу черные кружева в знак уважения.
Конечно, в ходе наших первых бесед с клиентами я стараюсь узнать побольше об их дорогих покойниках. Я всегда в курсе деталей. Иногда я думаю, что это для них важнее, чем все остальное, – излить душу кому-то, кто станет их слушать, рассказать, как их гложет чувство вины. Почему люди всегда стыдятся, что живы, когда близкие умирают? Нет причины себя винить, если только ты не убийца.
Я отказываюсь работать с самоубийствами.