Джейн Остен расследует убийство

Джейн уже не терпится увести Элизу подальше от остальной семьи и обсудить с ней наедине расследование убийства мадам Рено, а также поведение Тома. Он не появлялся с тех пор, как проводил Джейн домой из Эша, но оставил ей записку – спрятанную за обломком камня в стене церкви Святого Николая и помеченную для «мисс Уэстон»[31]. С тех пор как Джейн имела неосторожность спросить Тома, надел ли он свой ужасный светлый фрак в знак уважения к вымышленному мистеру Джонсу, в письмах он стал называть ее именем возлюбленной этого знаменитого найденыша, а не «мисс Остен».

Наверное, он принимает эту меру предосторожности, чтобы защитить доброе имя Джейн в случае, если кто-то посторонний обнаружит записку. И не важно, что она долго и неоднократно заверяла его, что в этой маскировке нет необходимости, поскольку она лично отковыряла камень перочинным ножом и уверена, что больше никто об этом тайнике не знает. Тому явно нравится его дурачество. Как бы это ни было забавно, Джейн не может не задуматься о том, что ее поклоннику следовало бы выбрать более подходящий образец последовательности для подражания.

«Мадам,

поскольку вы взяли в плен мое сердце, я прошу вас воздержаться от вынесения суждения о глупости, сорвавшейся с моих уст, пока вы не выслушаете мои объяснения. Простите мою самонадеянность и обидные слова. В данном случае аргумент был высказан с намерением оказать помощь: лишь озвучив обвинения, которые будут выдвинуты другими, я смогу укрепить вашу защиту. Однако знайте, что никакие страдания на земле не сравнятся с моими, пока я считаю себя виновным в том, что добавил вам огорчений. Поэтому, прошу вас, возвращайтесь в эти объятия, которые всегда открыты для вас.

Ваш преданный слуга,

Томас Джонс».

Джейн еще не ответила. Как бы грубо с ее стороны ни было продолжать наказывать Тома за бессердечные слова после того, как он извинился, она не может придумать другого способа побудить его доказать свою любовь – он должен спасти Джорджи и публично огласить намерения по отношению к ней.

Высунувшись из окна экипажа, Элиза прикасается пальцами в перчатках к вишнево-красным губам и широко раскидывает руки, осыпая воздушными поцелуями Остенов, всех их овец и даже быка сквайра Терри, который пасется вдали на поле. Волосы Элизы слегка припудрены и заколоты сзади, а три крупных локона искусно перекинуты через плечо. Джейн подумалось, что Элиза, подобно Генри, могла бы уже отказаться от формальности с пудрой. Она всегда была на острие моды. Возможно, Джеймс прав, и напудренные волосы останутся в моде, несмотря на растущий налог на пудру. Джейн, простая деревенская девушка, никогда не утруждала себя этим. Может, они и двоюродные сестры, но Элиза – совершенно другой тип женщины, когда-то она танцевала в одном зале с королевой Марией-Антуанеттой.

Джеймс и Генри отталкивают друг друга, наперегонки торопясь помочь очаровательной гостье выйти из кареты. Джеймс выигрывает и получает привилегию держать изящную ручку Элизы, когда та спускается с почтовой кареты, демонстрируя черный шелковый чулок и элегантные туфли-лодочки. Каблук высотой не менее двух дюймов, а серебряная пряжка сверкает драгоценными камнями.

Раскрасневшийся Джеймс низко кланяется Элизе, а Генри лезет в карету и подхватывает ее сына. В свои девять лет Гастингс все такой же светловолосый и симпатичный. Его розовые щеки даже немного располнели. Он страдает от той же флегматичности, что и Джорджи. Гастингс склонен к припадкам, особенно когда у него прорезаются новые зубы. Однако благодаря настойчивости своей матери умница Гастингс теперь шепелявит на французском и английском и даже выучил буквы. На что был бы способен Джордж, если б родился единственным ребенком у такой преданной матери? Джейн отмахивается от этой мысли. Ее родители сделали все, что смогли.

За чаем мистер Остен сообщает заметно погрустневшей Элизе новости о затруднительном положении Джорджи, в то время как миссис Остен кусает носовой платок и глотает рыдания. Они сидят в лучшей гостиной – чуть более просторной комнате, отведенной для посетителей, – окна которой выходят в сад. Стены оклеены желтыми обоями, украшены небольшими написанными маслом картинами и французскими пасторальными гравюрами. Джеймс и Генри теснятся на диване по обе стороны от гостьи, а мистер и миссис Остен вольготно заняли кресла. Джейн присела на подлокотник отцовского кресла.