Джек Лондон: Одиночное плавание

По возвращении из плавания, по признанию Лондона, его «начали волновать неведомые склонности и молодые силы». В переводе на обычный язык причудливый эвфемизм означал лишь то, что молодого человека стали волновать особы противоположного пола. Что ж, в 17 лет это вполне естественно. Биографы писателя — от Чарми-ан Лондон до наших современников — с видимым удовольствием описывают его целомудренные отношения с таинственной рыжеволосой Хайди, «первой любовью» писателя. Ей было 16 лет, она носила «шотландский берет и длинную юбку, доходящую до края высоких шнурованных ботинок». А еще «у нее было тонкое овальное лицо, красивые карие глаза и нежный рот». Хотя любовь эта длилась год или около того, похоже, что влюбленные даже не целовались. Эти отношения могли бы показаться странными, ведь физическую сторону любви Лондон познал давно, в 15 лет. Но «физиологию» он, судя по всему, и не считал любовью. Тем более что благоговение перед Хайди не препятствовало ему время от времени (под настроение!) встречаться с разными Нелли, Долли и Кэтти. Причем известно, что предпочитал он девушек с ирландской кровью. У Лондона был приятель, которого звали Льюис Шатток, тот был опытным ловеласом и в свои экспедиции «по съему» брал и Джека. Биографы писателя и его роман «Мартин Иден» сохранили имя и облик одной из «подружек»: Лиззи Конолли. Судя по всему, девушка с таким именем реально существовала в жизни будущего писателя. Но если для Джека она была просто «подружкой», то Лиззи Конолли, похоже, питала к нему глубокие чувства — любила его. А вот он — нет.

В том же «Мартине Идене», если помнит читатель, находится и объяснение. Помните эту сцену: герой идет под ручку с Руфь Морз и встречает Лиззи? Его спутница сразу обращает внимание на ее удивительную красоту. «Если б эту девушку одеть как следует, — замечает Руфь, — и научить ее держаться, уверяю вас, она покорила бы всех мужчин и вас в том числе, мистер Иден». А тот возражает: и осанка у нее не та, и взгляд излишне жесткий, и смелая слишком, и говорит неправильно. Да и вообще, почти неграмотна. И руки — израненные, неухоженные. А Идену нравятся другие: беззащитные, непрактичные и образованные. С красивыми руками. И чтобы говорили правильно — правильнее, чем говорит он. Чтобы красиво и умно размышляли об умных вещах. Вот в чем дело! Тогда, в 1893–1894 годах, он об этом еще наверняка не задумывался, а вот когда писал роман «Мартин Иден», эти мысли его посещали. Помните, после прогулки с Руфью: «Кто ты такой, Мартин Иден? — спрашивал он себя в тот вечер, вернувшись домой и глядя на себя в зеркало. Он глядел долго и с любопытством. — Кто ты и что ты? Где твое место? Твое место подле такой девушки, как Лиззи Конолли. Твое место среди миллионов людей труда, — там, где все вульгарно, грубо и некрасиво. Твое место в хлеву, на конюшне, среди грязи и навоза. <…> А ты смеешь совать нос в книги, слушать красивую музыку, любоваться прекрасными картинами, заботиться о своем языке, думать о том, о чем не думает никто из твоих товарищей, отмахиваться от Лиззи Конолли и любить девушку, которая неизмеримо далека от тебя и живет среди звезд!»[78] Именно так: «среди звезд»! Эфемерные эти создания не едят, не пьют, не переваривают… всё у них возвышенно! Пленило недавнего моряка «скромное обаяние буржуазии». Точнее, юной и прекрасной ее части, не озабоченной необходимостью зарабатывать на жизнь, обладающей досугом, возможностью учиться, читать книги, вести возвышенные разговоры, заниматься благотворительностью. Таких он прежде не встречал и даже не догадывался, что они существуют. Впрочем, если вспомнить о миссис Кулбрит (которую величал «богиней»), всё же — встречал. Но явно не догадывался, что существуют и другие.

Судя по всему, этих «других» он впервые встретил в Союзе христианской молодежи. Хотя позднее об этом опыте он отзывался негативно и в одном из автобиографических текстов писал: «Однажды я забрел в Союз христианской молодежи. Там царил здоровый спортивный дух, но все это как-то отдавало детской. Мне было поздно включаться в такую жизнь. Я был не мальчик и не юноша, привык держать себя на равной ноге со взрослыми и, несмотря на юные годы, успел уже познакомиться со многими темными и страшными сторонами жизни. Молодые люди в Союзе христианской молодежи отнеслись ко мне как к человеку с другой планеты. Мы говорили на разных языках: благодаря жизненному опыту я чувствовал себя стариком по сравнению с ними. <…> Но это было бы еще полбеды, если бы я чувствовал духовную под держку со стороны моих новых знакомых. К сожалению, и этого не было: в книгах я тоже разбирался лучше, чем они. Их скудный практический багаж и столь же скудный интеллектуальный давали в сумме столь крупную отрицательную величину, что она перевешивала их моральные качества и успехи в области спорта. Одним словом, мне было неинтересно играть с приготовишками»[79].