Джек Восьмеркин американец

– Я могу восемь часов подряд пахать на тракторе, а если он остановится, я починю его. Знаю куроводство и хорошо отбираю яйца в инкубатор. Могу подоить десять коров, а если их сорок, то налажу дойку электричеством. Два года я ухаживал за табаком в Вирджинии и ладонями могу вертеть сигары, по тысяче штук в день, конечно, если начинка подготовлена. Я говорю о сигарах «Вирджиния», по пять центов штука. Потом мне приходилось выращивать клубнику величиной в кулак…

– Довольно, довольно! – закричал редактор.

– Нет, я правду говорю. Ведь я не бродяга, а настоящий уборочный рабочий. Шесть лет я таскался по фермам, только вот теперь приехал сюда кочегаром. Мы вам хлопок привезли. Я удрал с корабля потихоньку и сел в поезд. Все деньги истратил на билет, зайцем не поехал. И вот теперь голодаю. Здесь я уже десять дней, и все мне говорят, что никому не нужно мое уменье. А по-моему, нужно.

И он опять сверкнул золотыми зубами.

Редактор спросил:

– А зубы почему золотые?

– Упал с титана в Дакоте. Ведь вы знаете, эти титаны высотой почти с паровоз. Стукнулся зубами о колесо. Четырех как не бывало. Вставил за восемьдесят долларов.

Они литые, чистого золота. Хотел уже выпилить их и проесть. Но прежде сюда пришел…

– Занятная штука, – сказал редактор задумчиво. – Что же нам с тобой делать, Восьмеркин? Ты зачем в СССР-то приехал?

– По делам, – ответил Джек и густо покраснел.

– Так. А где живешь?

– Нигде не живу. Ночевал в ночлежке. Да плохо там.

Смеялись над моей курткой.

– А вещи у вас есть? – спросил Пичулин совсем не деловым тоном.

– Ничего нет. Я сюда без вещей приехал. Нельзя было с парохода вынести. Вот только мешок…

– А что в мешке?

– Пшеница. Отборные зерна. «Манитоба», «маркиза»,

«дакота». Я их четыре года на фермах собирал. Теперь от голода съел тысячу двести штук. Самых мелких, конечно.

– Поешь лучше каши, Восьмеркин, – сказал редактор мягко, пододвигая тарелку. – Твое дело надо обдумать. С

удовольствием бы покалякал с тобой, да вот некогда…

Пичулин с удивлением посмотрел на редактора.

Этот человек, сухой и точный, никогда раньше не говорил таким задушевным тоном. Что-то с ним сделалось.

Он глядел на Восьмеркина и улыбался.

– Да, – повторил редактор задумчиво. – С удовольствием бы с тобой покалякал…

Он вынул записную книжку и там что-то зачеркнул.

– Хочешь, так сделаем: приходи сегодня ко мне на квартиру ровно четверть двенадцатого. Расскажешь свою историю. Может быть, что и придумаем. Согласен?

– Угу.

– И ночевать у меня будешь.

– Спасибо.

– Вот тебе мой адрес. Найдешь?

Джек усмехнулся.

– Ну, пока…

Ночью Джек Восьмеркин рассказал редактору свою историю. Примус безостановочно шумел на окне. Чаю выпили много. Разговор продолжался три или четыре часа.

Рассказ Джека был длинен и бессвязен. Чтобы понять его как следует, редактору пришлось задать множество вопросов. К трем часам утра картина приключений Джека выяснилась во всех подробностях.

Вот как было дело.

Мальчик с коровой

Весной 1918 года в Петрограде начался голод. Продовольственные склады совершенно опустели, а подвоза продуктов не было. Перед булочными вытянулись тысячные очереди. Целыми часами люди простаивали для того, чтобы получить кубик черного хлеба величиной с пачку спичек. На базарах торговали главным образом несъедобным: посудой, треуголками, тряпьем, мебелью. В кафе у Адмиралтейства за бешеные деньги подавались тонкие ржаные лепешки, жаренные на льняном масле. Все столовые и рестораны закрылись. Исчезло даже молоко, которого всегда было много в это время года.

В городе началась паника. Уже поздно было делать запасы. Оставалось только надеяться, что голод не может продолжаться вечно. Говорили, что с новым урожаем появятся продукты. Война кончилась. Крестьяне возвращаются в деревни. Надо только подождать до осени.

И вот, чтобы полегче прошло это голодное лето, большая группа петроградских интеллигентов решила отправить своих детей за Волгу, туда, где много белого хлеба и молока и откуда шли письма, что голода там нет и в помине. С огромным трудом получили специальный санитарный поезд. Поезд был очень длинный и состоял из белых теплушек и вагонов. В вагонах разместились девочки, в теплушках – мальчики, всего около пятисот человек.

Вместе с ними ехали учителя, воспитатели, гимназические сторожа. После долгого, полного приключений пути белый поезд высадил детей за Волгой, в обетованной стране.

Петроградским детям пришлось провести здесь гораздо больше одного лета.

Восстание чехословаков вызвало военные действия в полосе железной дороги. Затем поднялся Колчак. Линия железной дороги оборвалась сразу во многих местах. Началась настоящая война. Между родителями и детьми протянулась линия фронта, пересечь которую не было никакой возможности.

На детей уже никто не обращал внимания, кроме их руководителей, которые были бессильны что-либо сделать.

Огромная колония принуждена была разбиться на группы.

Дети с руководителями разбрелись по деревням, станицам, поселкам. Не было средств к жизни, теплой одежды, обуви.