Джек Восьмеркин американец

что огонь проник под брезент. Это был электрический фонарик Егора Летнего. Первые же вопросы писателя убедили приятелей в том, что опасности никакой нет.

Через минуту мокрый и перепачканный Летний влез в машину.

– Ну, кто из вас здесь председатель коммуны? – спросил он дружески.

– Бывший председатель, – поправил Джек. – Это я.

– Тебе, брат, поклонище из Москвы.

Яшка мог ожидать чего угодно ночью в поле – потопа, пожара, но только не этого поклона из Москвы.

– От редактора газеты поклон? – спросил он неуверенно. – Или от Мишки Громова?

– От редактора, – ответил Летний. – Он меня в вашу коммуну и направил. С поручением.

– Ишь ты!.. Не забыл?

– Нет, какое там! Очень интересуется твоей деятельностью. Просил передать, что шефство газета над вашей коммуной возьмет. Помочь обещал.

– Так. А я ему ни одной статьи не послал.

– И об этом говорил.

– Оконные стекла-то в Москве есть? – спросил Джек, подумавши.

– Как не быть, штука простая. Мне поручено список составить, чего вам надо в первую очередь. А весной трактор возможно что будет. Конечно, если у вас дело стоящее.

Джек зачмокал языком и тяжело вздохнул.

– А вы сами-то кто будете?

– Советский писатель. Хотел у вас в коммуне пяток дней пожить. Новой деревней интересуюсь. И помощь –

какую смогу – окажу.

– Разве делать что умеете?

– По электричеству смекаю.

– Пока нет у нас электричества, но в плане намечено.

Пешком идете?

– Пешком. Больно замучился. Все из-за книг.

– Каких книг?

– Да редактор тут вам библиотечку посылает. Все больше по сельскому хозяйству. Но и песенник есть.

– Так…

Джек заволновался. Он как-то вдруг позабыл всю линию событий, общее собрание, споры, свой внезапный отъезд. Перед ним осталось только два факта. Первый: незнакомый человек, писатель, идет в дождь пешком по грязной дороге, чтобы сообщить о помощи, которую город посылает далекой коммуне, идет ночью, выбивается из сил.

И второй факт: он, Яков Восьмеркин, председатель коммуны, только что уговаривал своих товарищей обмануть город, продать потихоньку хлеб спекулянту… Факты столкнулись лбами, и Джеку вдруг стало стыдно, да так стыдно, что слезы навернулись на глаза. В один миг ему стала ясна его ошибка, которую тридцать человек не могли доказать ему на собрании. Ему показалось даже, что он понял и запальчивость Николки, и выкрики Маршева, и даже книжную речь Татьяны. Он понял все это не только умом, но и сердцем – иначе при чем же тут слезы?

– Чарли, – сказал Джек тихо своему приятелю, – ты не догадываешься, конечно, о чем идет речь?

– Не догадываюсь, – сознался американец.

– Я тебе растолкую об этом в дороге, старик. Запускай машину.

– Но ведь ты же знаешь, что она не идет.

– Назад пойдет. Мы возвращаемся в коммуну.

– Возвращаемся? Что же сказал тебе этот человек?

Может быть, это судья и он разъяснил тебе, что закон на твоей стороне?

– Нет, это не судья, и он не сказал мне ничего нового.

Просто я сам понял, что сел в калошу с отъездом.

Автомобиль отказывался идти только в гору. Обратно в коммуну он хоть и не быстро, но пошел, словно машина, дорога и ночь были в заговоре против Джека.

Через четверть часа машина въехала во двор коммуны и остановилась у крыльца флигеля. Дом уже спал, только в конторе горела лампочка. Капралов и Николка вышли на крыльцо.

– Готовьте ужин, гостя из Москвы привезли! – крикнул

Джек громко и выскочил из машины.

Летний с Капраловым прошли в контору.

– Ты что ж, только из-за него вернулся? – спросил Николка Джека. – Теперь дальше поедешь?

– Нет, не поеду, Николка. Я так подумал, что если уж красный обоз собрание решило на станцию посылать, надо, чтобы автомобиль впереди шел. А потом я хотел поговорить с тобой насчет ячейки. О вступлении, кандидатом.

– Шалишь, брат! – ответил Николка радостно, так как чувствовал, что победил. – После сегодняшней штуковинки мы тебя не примем.

– Не закаивайся, Никола. Похоже на то, что я начал понимать немного политику, хоть и трудная это штука.

Больше бузить никогда не буду, честное слово тебе даю.

Собирай сейчас общее собрание, я перед всеми извинюсь и зарок дам. Понял? А теперь пойдем гостя устраивать. К нам в коммуну специально приехал. Из Москвы…

Ответ Сундучкову

Дождь перестал в субботу, к обеду, а в воскресенье утром выглянуло даже солнце. Густое осеннее небо отразилось в лужах, и было похоже, что кто-то растерял по дороге голубые платки. Дул сильный ветер, и грязь быстро подсыхала. Теперь она больше не мешала автомобилю ехать вперед, хотя машина и была перегружена. Кроме

Чарли, в ней сидели Летний, Николка, Капралов и Маршев.

Большой кусок красной материи на двух палках тормозил движение. Он надулся, как пузо. Надпись, однако, можно было разобрать:

СДАДИМ ИЗЛИШКИ ХЛЕБА ГОСУДАРСТВУ

За большим дубом, когда автомобиль повернул к Чижам, плакат, громко хлопнув, вывернулся и начал действовать как парус; теперь ветер дул в направлении движения и помогал машине идти.