Джек Восьмеркин американец

зале прямо в овчинных полушубках рассаживались по верстакам или в стружки, слушали чтение, рассматривали картинки, а потом спорили и даже ругались. Коммунары чувствовали уже, что они успели обогнать деревенских в знаниях, но не говорили об этом. Только Бутылкин иногда пускал пыль в глаза: вдруг начинал говорить о подводных лодках или о завоевании полюса и тут же подчеркивал свое превосходство.

Приходила в коммуну больше молодежь, но этого как-то не замечали и эти воскресные вечера считали за большую культработу, которую наказывали коммуне вести шефы и Егор Летний. Развернуть работу шире, вовлечь и пожилых крестьян не догадывались. Впрочем, бывало, что и пожилые крестьяне заезжали в коммуну посоветоваться, но чаще всего по делам в мастерскую.

В конце января у большого дома остановились сани, и из них вышел хмурый Петр Павлович Скороходов. Он прямо прошел в мастерскую. Там работали полным ходом, пилы хрипели и стучали топоры.

Петр бегло оглядел помещение и потом мрачно произнес:

– Кто здесь старший?

Вышел Мильтон Иванович.

Скороходов поздоровался с ним за руку и сказал со вздохом:

– Ну-с, дело в следующем: гробик приехал заказать.

Работа на миг прекратилась. Рубанки остановились на верстаках, и пилы хрипеть перестали. Тишина воцарилась в мастерской.

– Для кого гроб? – спросил Маршев со своего места.

– Для папаши.

– Нешто помер?

– Да нет, пока жив, но вскорости умрет. Докторша мне по секрету сказала, что до весны не дотянет. Намедни немного отошел, позвал меня и первым долгом гроб заказать просил. Все равно, говорит, пусть хоть из капраловской избы сделают – спокойнее лежать будет.

Все опять заработали, мастерская зашумела. Ясно было, что Скороходовы хитрить не отвыкли и даже на гробе собрались какую-то штуку сыграть. Мильтон Иванович согласился сделать гроб за двадцать рублей. Петр поторговался немного, потом вынул из кармана веревочку с узлами и сказал:

– Ладно, делайте, только получше. Вот и размеры у меня в этой веревке: длина, ширина и высота.

Мильтон Иванович прикинул размер на доску и сказал:

– Но ведь это, простите, не гроб будет, а рундук. Размеры гроба не такие.

– Нам старые образцы не указ! – сказал Скороходов важно. – Новую жизнь строим. Да и ничего, что на рундук похоже. Ведь не помер папаша еще. Гроб будет в комнате стоять, может, пока положить в него что придется. Когда готов будет?

Договорились, что через три дня.

Скороходов пошел после этого по мастерской, осматривал ульи, табуретки, верстаки. Не сказал ни одного слова, простился и уехал.

Все знали, что дела его сильно пошатнулись за последнее время. Только недавно в Чижах образовалась новая артель «Кулацкая гибель», хотя Петр и хлопотал в городе, чтоб ее не разрешали. Козлов теперь часто приходил в

«Новую Америку» и обо всем советовался. Коммунары считали уже, что победа в Чижах осталась за ними.

Конечно, были разные неприятные пустяки, но на них не обращали внимания. Например, один раз Чарли прибежал утром к Джеку и сказал, что на воротах каретника кто-то сделал надпись углем. Джек пошел смотреть и действительно нашел на воротах крупную надпись:

БЕРЕГИТЕСЬ, ДРУЗЬЯ

Очевидно, что ночью написали.

Коммунары собрались к надписи и долго обсуждали, что бы это могло значить и кто мог написать. Ничего не решили. Но никто не испугался угрозы. Показалось, что это явное озорство. Посмеялись и разошлись.

Коммуна теперь верила в свои силы.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Начинается весна

– Короче! – сказал редактор по старой привычке: он услышал, что кто-то вошел в кабинет.

Полное молчание. Только рука протянулась над столом и положила два червонца. Следом за червонцами на стол лег брусок масла в пергаментной бумаге.

Редактор поднял голову. У стола стоял удивительно знакомый человек. Кто бы это мог быть?

Человек улыбнулся, и редактор сейчас же узнал его и даже вспомнил фамилию. Это был Джек Восьмеркин, постаревший на два года. Лицо его возмужало, он весь стал плотнее и солиднее.

– Садись, – сказал редактор ласково. – Это что за штуки?

– Долг возвращаю, – ответил Джек.

– А масло?

– Продукция нашего колхоза. Там на другой стороне прессом отжато: «Новая Америка»… Вот.

– Значит, ты есть уже больше не хочешь?

– Нет, не хочу.

– Отлично. Посиди пять минут молча, а потом мы с тобой поговорим.

Джек сел на диван, положил ногу на ногу, оглядел кабинет. Комната изменилась за два года: новые обои, шкафы. Стекло на столе редактора. Но стол прежний. Джек вспомнил, что на углу этого стола он обедал два года назад.

Ел щи и кашу. Воспоминания заставили улыбнуться, вызвали краску на лице.

Редактор кончил просмотр статьи, позвонил курьерше, отправил рукопись в набор.

– Ну, Восьмеркин, – сказал он, подсаживаясь к Джеку, –

очень приятно тебя видеть коммунаром. Летний мне много рассказывал. Говорил, что ты на помещице женился. В чем дело?

– Так вышло… Она хоть и помещица, но из трудовой семьи. Ее отец ученый моряк был, его и Советская власть оценила: усадьбу им оставила. И она сама работница хорошая.

– Однако, когда дубы решили рубить, она возражала.

Джек посмотрел на редактора с удивлением: откуда он все знает?