Джекпот

Наташа приезжает в Поконо на выходные. После путешествия словно подменили ее: немногословна, уклончива, вещь в себе. И шутит задумчиво, мрачновато, на себя непохоже. Однажды выдает про любовь: это ток, для женщины – постоянный, для мужчины – переменный. Намек? На что? Часто идет гулять одна, чтобы не мешать ему работать, а может, по другой, неведомой ему причине.

Костя исподволь наблюдает за ней, силясь понять, что происходит. На расспросы отвечает Наташа односложно: «Все в порядке». Став символом его новой, лишенной главного побудительного стимула – материального, зыбкой, неустоявшейся, соскальзывающей куда-то жизни, она, определяя ее во многом, тем не менее (Костя чувствует) начинает отдаляться, искусственно держать дистанцию, ничего не предлагает, не просит и не требует. А главное, не объясняет.

Однажды утром, проснувшись, подходит к овальному зеркалу в спальне, внимательно в себя вглядывается:

– Природа дарит вам лицо в двадцать лет, жизнь моделирует его, и в сорок вы имеете ту внешность, которую заслужили.

– Грех тебе жаловаться, – реагирует Костя на непривычную в Наташинах устах сентенцию.

– А я и не жалуюсь, просто констатирую.

Комплексует по поводу возраста? Рано еще, да и повода нет – хороша по-прежнему. А может, другое? Пару раз осторожно касаются этой темы. Наташа признается: она не может рожать. Последствия абортов. (Вновь преследует призрак случившегося некогда с женой). Немыслимые повторы, скорее отражения былых реальных ситуаций, постоянно сопровождают. Наверное, так со всеми, не только с Костей. Может, искусственное оплодотворение? Медицина сейчас невероятное творит, не то что раньше (опять о Полине безотрадные мысли). В ответ: да, надо бы попробовать, посоветоваться с врачами, – как-то вяло, без энтузиазма.

На днях за ужином вдруг затеивается разговор о великодушии. Наташина инициатива. Ни с того ни с сего. Наиболее виноватые – наименее великодушны, и добавляет:

– Всякий желает иметь репутацию великодушного человека и стремится купить ее подешевле.

В его огород камешек? Но чем он заслужил? Он не играет в благородство, ведет себя так, как считает нужным, грех Наташе на него жаловаться и не в чем упрекнуть.

– Истинное великодушие в том, как вы принимаете неблагодарность, – подытоживает Наташа.

С этим он согласен, только о чьей неблагодарности идет речь, не может понять. Туманно изъясняется подруга, сама толком не знает, что с головушкой ее бедовой творится. А творится несомненно, иначе зачем ей афоризм выдавать более чем сомнительный, обидный даже, да и наверняка не ею придуманный: грош цена тому мужчине, который может понравиться женщине только своими деньгами… Он-то разве только этим Наташу привлекает? А если, действительно, только этим и ничем более? – мыслишка поганая закрадывается.

И еще замечает Костя: пьет Наташа больше прежнего. В Поконо держится, но звонит из Нью-Йорка часто навеселе. И с работой не очень – бизнес «даун», попрут ее как пить дать.

– Невелика беда – буду тебе пособие платить, – смеется Костя.

– Пособие мне государство заплатит, можешь не беспокоиться.

– Но я-то заплачу больше.

– Это меня и пугает. Роль приживалки не по мне, хотя ты, уверена, думаешь иначе. Девка по объявлению, какие там принципы… А потом найдешь помоложе, посвежее, не такую заебистую, как я, – и кончится наш контракт.

Вот так теперь происходит их общение.

В одну из пятниц вечером, как обычно, Наташа приезжает на дачу, ставит автомобиль не в гараж, а возле дома – будто заглянула ненадолго и вскоре уедет, поднимается на крыльцо, целует Костю, у входа ее встречающего (от нее ощутимо попахивает спиртным), закуривает и, улыбаясь, объявляет с долей злорадства, как о давно ожидаемом, предрешенном:

– I am fired. (Я уволена.)

Не может быть… – Костя застигнут врасплох сообщением. Одно дело – треп по поводу возможного увольнения, а другое дело – реальность.

– Может. В Америке иезуитски, по пятницам увольняют, после работы, чтобы ни один час не пропал, чтобы неделю отработал человек сполна.

– Ну и хрен с ней, с работой, – наигранно-бодро. – Подумаешь… Сядешь на пособие, разошлешь резюме – глядишь, и найдешь что-нибудь приличное. Хороших паралигалов не так много. О деньгах не волнуйся, сколько захочешь, столько и будешь брать.

– Спасибо, дорогой! Что бы я без тебя делала… – чудится неуместная ехидца.

Ужинают они в расположенном в пятнадцати минутах езды ресторане гостиницы «Крисчент Лодж», выпивают по три шата «Смирновской», вернувшись, переходят на виски и к полуночи надираются. Костя редко теперь в этом потребность испытывает, но сейчас именно тот случай – уравняться с Наташей. Сбросив одежду на пол, любовью занимаются в гостиной на диване, неистово, до отключки. Засыпают голые, в обнимку, не в силах дойти до спальни. Просыпается Костя от холода, разомкнув объятия, пошатываясь, встает, приносит одеяло. Наташа утыкается носом в его подмышку, крепко прижимает к себе и спросонья мурлычет:

– Как порядочный человек ты должен на мне жениться.