Джекпот

В самом конце Тверской у перехода останавливается поливалка, высаживает Костю. И надо же – едва не сталкивается он с двумя ментами, дежурящими на углу. Проходит мимо них, а у самого душа в пятках: остановят – хлопот не оберешься, без документов, по виду чистый бомж. Пронесло, не задержали менты. Может, потому и не пригреблись, что бомж, взять с меня нечего, думает Костя, инстинктивно прибавляя шаг.

С милицией московской он уже успел познакомиться. Как-то с Верховским идет по улице Станиславского по направлению к Моссовету, навстречу два сержантика молоденьких: «Предъявите документы». Что, почему? «Пройдемте в отделение. Там объясним». Костя слышал: заводят в участок и штраф выписывают. Без всякого основания. И попробуй не заплати: посидишь в КПЗ, а кто залупнется, того метелят. Не хочет он такую участь испытать и потому яростно, сам от себя не ожидает такой прыти, ментов поливать начинает:

– Какое отделение? Мы к Лужкову на совещание опаздываем, а вы тут безобразничаете! Прохожих без разбору хватаете! Я вот на Петровку позвоню, чтобы взгрели вас. Как фамилии? – рявкает натурально, по-начальнически.

Менты опешивают, расступаются, Костя и Верховский мимо них твердым, уверенным шагом, Петр Абрамович вдогонку тенорком воинственно пускает:

– Будут у вас, ребята, неприятности, обещаю…

Второй раз сграбастывают Костю у Большого театра. Читает афишу, сзади окликают:

– Гражданин, обернитесь.

Оборачивается Костя – мент стоит и буравит глазками – оловянными пуговками.

– Здравствуйте, капитан Важенин, ваши документы.

Костя ему паспорт свой американский (всегда с собой носит, на всякий случай) с талоном регистрационным. Капитан виду не подает, что удивлен – вряд ли думал, что такая птица попадется, – листает паспорт, находит талон, читает, беззвучно губами шевеля, потом поднимает глазки-пуговки:

– Придется, мистер Ситников, пройти со мной.

– С какой стати? Я гражданин Соединенных Штатов, зарегистрирован, как положено. Нахожусь по делам бизнеса. Что вас, капитан, не устраивает?

– Надо талон проверить, не фальшивый ли.

Чувствует Костя, как белеет. Такие приступы бешенства не часто с ним случаются. В таких случаях плохо контролирует себя, сейчас приказывает собраться, ни в коем случае не переходить на крик, и сведенным судорогой ненависти голосом:

– Слушайте, капитан, я никуда не пойду. Если попробуете применить силу, будете иметь дело с консулом. И не только с ним. За мной серьезные бизнесмены стоят и кое-кто из администрации (вспомнил почему-то Генриха и магическое слово), они шутить не любят. Ясно? А денег, которые вы у меня вымогаете, не дам. Принципиально.

Буравят его пуговки, силятся понять, на понт берет американец или и впрямь силу имеет. Несколько секунд в Важенине борьба идет нешуточная. Побеждает то, что впитано в капитанскую плоть и кровь годами пресмыкания, поборов и наглой безнаказанности, таящей тем не менее постоянный страх нарваться.

– Возьмите свой паспорт, господин Ситников. Денег я у вас не вымогал, это провокация с вашей стороны, – козыряет и сбегает по ступенькам.

Манит огнями Белорусский вокзал, хорошо бы посидеть в тепле, поразмышлять спокойно, как добраться все-таки до финиша, но нельзя и соваться – мигом заметут. Да и не войдешь, наверное, внутрь без билетов. И топает Костя в сторону «Динамо» жиденьким бульваром, вдоль Ленинградского проспекта. Клонит в сон, до момента, когда упадет флажок на часах, пятьдесят пять минут, а в голове ни одной идеи. Впереди примечает группку девиц, к проезжей части жмущихся, старается мимо проскочить незаметно. Научен опытом.

Что же такое московская ночь? В ночи этой, на каждом углу, в любой щели, притаившаяся опасность. И не важно, нападут ли на тебя, отнимут ли кошелек, при этом пырнув ножиком, железным шкворнем ударив по голове, или бог милует; опасность эта в самом воздухе, ты дышишь ею, она входит в твои легкие, это твой кислород. А разве в Нью-Йорке по-иному? Наверное, так же, как в любом заглатывающем человека с потрохами мегаполисе. И все-таки не ощущает Костя в Гринвич-Вилледж, в Сохо, на Бродвее, в любых других местах, никогда не спящих, гужующихся, веселящихся, и даже в темных стритах всепоглощающей враждебности. За столько лет ни одного происшествия. Хотя, конечно, нарваться можно, никто гарантий не даст. И тем не менее существует наивная вера в личную безопасность. В Нью-Йорке ему спокойнее, и днем, и ночью; идущие навстречу подгулявшие компании взрослых и подростков, даже когда поблизости нет никого, не вызывают в нем желания перейти на другую сторону улицы, укрыться.