Что здесь, в этой жизни, которую учусь заново распознавать, не приемлет душа? Хамство, воровство, мздоимство? Есть кое-что и похуже. И спросила кроха: что такое хорошо и что такое плохо? Ощущение, будто и не задаются вопросом, знать не желают, поступают, как им выгодно, выгода эта и есть, по их разумению, хорошо. Надуть, объегорить, взять и не отдать, пообещать и не сделать, наплевать на данное ранее слово – норма. Добродетель путают с пороком, честность и справедливость – с жульническим беспределом. Нет понимания нравственной сути происходящего, общепринятого отношения к приличествующему и отвратительному. Прогнулась, сместилась ось координат, существующая у нормальных, приличных людей. Да и само определение «приличный человек» несет в себе совсем иной заряд.
К Але все это отношения не имеет, но все же, все же… Бог ей судья.
В мае он с ней едет в Анталию загорать и купаться. По возвращении получает приглашение на шашлыки к Лере и Генриху. Происходит пикник на их даче в Нахабине, хорошо Косте знакомой. Участок – в футбол гонять можно, растут густо сосны, ели, березы, дом не из кирпича, как у соседей, а из дерева, эстонцы строили, бревна и доски из Финляндии доставлялись. Три этажа, сауна с большим бассейном, бильярдная, тренажерный зал, гараж крытый. Человек десять присутствует, погода сказочная, женщины в сарафанах и купальниках, мужчины до пояса голые, в шортах. Один Костя в майке с воротом под горло – не хочет публике демонстрировать нагрубший продольный шов на груди, начнутся расспросы про операцию, что да как.
Генриха он давно не видел, альбинос с видимым удовольствием пожимает ему руку, расспрашивает о делах, о том, как роман пишется: видно, Лера доложила. Странное ощущение: кажется, умный, образованный, приятный человек, располагает к себе, привечает Костю, а чужой. Сызмальства сидит в Косте неистребимая черта: не переваривает он карьерой озабоченных, все равно какой. (И Америка его не изменила, потому и не голосует на выборах ни за тех, ни за других.) Тем более служит альбинос там, где порядочные люди не задерживаются, считает Костя, не изживший ребяческий, непозволительный максимализм.
Думает так о Генрихе, а руку пожимает, улыбку строит, на даче его отдыхает. Лицемерие и двуличие, друг мой, говорит себе. А с другой стороны, он что, приехал сюда нравы лечить? Тоже лекарь нашелся. Его суверенное право: быть или не быть рядом с такими людьми, принимать их со всеми их потрохами или не принимать. Он, внутри себя осуждая,
Стол накрыт в укромном уголке в тени под деревьями, там же и мангал. Начинает Генрих колдовать с заранее замаринованным мясом, насаживает на шампуры, Костя вызывается помочь, его отводит в сторонку Лера – без вас обойдется, вы гость, отдыхайте, наслаждайтесь природой подмосковной, ведет под руку по тропинке и тихо, интимно: хочу попросить об одолжении. Здесь приятели Генриха из разных контор, называть которые не хочу, двое сослуживцев; если о политике зайдет разговор, не спорьте, не высказывайтесь о власти, так лучше будет. Понимаете, вы хоть и бойфренд моей сестры, но все-таки американец… Костя кивает, не будет он ставить хозяев в неловкое положение, обещает.
О всякой всячине говорят: о каких-то назначениях, перемещениях по службе незнакомых Косте людей, о громких женитьбах на молоденьких, в том числе некоего Сережи, которого странно называют