А сможет вот так, без денег, добраться ночью из Квинса в Бруклин? Запросто, сам себе отвечает с уверенностью. Подойдет к копу, скажет, что, допустим, ограбили, тот документы проверять не станет, а составит «репорт» и сам домой отвезет или передаст по эстафете другому полицейскому. А если нет поблизости копов? Выйдет на трассу и поднимет руку. Не принято в Нью-Йорке останавливаться, подбирать «голосующих», частный извоз отсутствует, однако кто-нибудь непременно затормозит и спросит: что случилось, нужна ли помощь? И услышав твою выдуманную (или всамделишную) историю, либо посадит в машину, либо позвонит по 911, и через считаные минуты копы появятся. Не раз и не два торчал Костя на обочине хайвэя возле машины, отказывающейся ехать, и каждую минуту летящие мимо «Тойоты», «Форды», «Мерседесы» замедляли ход, приоткрывались боковые стекла, и его участливо спрашивали все то же: что случилось, нужна ли помощь?
Что же, однако, делать? И тут осеняет Костю, даже вздрагивает от неожиданности. Вот она, идея, невероятная, чумовая, пугающе-манящая! Нет другого выхода. С волками жить… Начинает Костя на корточках шарить под деревьями, искать надобное ему. Эх, фонарик бы или, на худой конец, спички. Водит ладонями по земле, на ощупь, и не находит. Тогда выпрямляется и дерево осматривает. Вцепляется в торчащий сучок с короткой толстой веткой и с трудом отламывает. То, что надо. Подгоняемый азартом, выскакивает на проспект и «голосует». Ветку при этом укрывает в правом кармане плаща. В мозгу метрономом стучит: в иномарки не садиться, чем плоше тачка, тем лучше, а главное, чтоб шофер подходящий. Как назло, подряд трижды не те останавливаются. Лбы здоровые за рулем. Костя просит до Речного отвезти, спрашивает, сколько, в ответ кто четыреста, кто пятьсот, а последний и вовсе штуку ломит. Ребята, у меня только стольник. Ну так пошел на х…
А вот и «жигуль» подкатывает, еще один ночной калымщик. Этот в самый раз. Пожилой дядя в очках, свитер толстой вязки, берет интеллигентный, который нынче никто не носит. Просит триста пятьдесят, садится Костя на переднее сиденье, ветку незаметно достает и полой плаща укрывает. Летит «жигуль» по шоссе, а Косте не по себе: впервые гангстера играть должен. Жалко ему дядю в берете, напугает его сейчас до смерти, и самого вдруг неуверенность охватывает. Чур-чур, нельзя поддаваться, смелее, ведь игра идет, понарошку все, но кажется ему – не ветку судорожно сжимает, а настоящий пистолет.
– Вот что, дядя, бабок у меня нет, в правой руке «пушка», понял? – И демонстративно полу плаща оттопыривает. – Твое дело мигом меня добросить, кореша ждут. Довезешь и привет.
Дядя ни жив ни мертв, руки на руле подрагивают, на Костю не смотрит, сидит истуканом. Придя в себя, канючит:
– Не убивайте меня, пожалуйста, не от хорошей жизни по ночам пассажиров вожу. Дочка разведенная с малышом, не работает, вот я и…
– Что ты заладил… Не убивайте… На х… ты мне сдался. С тебя и взять-то нечего. Сиди спокойно, не дергайся.
Едут молча, берет вроде успокаивается, изредка глаз скашивает на Костю и тотчас уводит. Жалко его Косте, да что поделаешь.
Вот и Речной, площадь у метро, киоски, с десяток машин, теперь надобно свою углядеть. Ту, что привезла его на Таганку. Вон она.
– Вези к тому джипу, – левой рукой показывает, а правой все так же ветку под полой держит.
Подъезжает, левой рукой дверцу приоткрывает, а сам не выпускает берет из поля зрения. Рывком выходит из «Жигулей» и ветку незаметно в карман прячет.
– Езжай, чего стоишь, – кидает берету, и тот, словно не веря в свое чудесное спасение, дает по газам.
Смотрит ему вслед Костя, стараясь запомнить номер. Постараюсь найти, извинюсь и отблагодарю. Сейчас же не открылся, потому что мизансцену доиграть хотел, да и перед теми, кто в джипе его встречает и поздравляет с победой, не хочется карты открывать. Это его, Кости Ситникова, ноу-хау.
11
На следующий день после «Ночного скольжения» Костя звонит Дине в Эктон. Условлено, что раз в неделю он дает о себе знать. Очередной разговор с дочерью вертится вокруг ее беременности. Все протекает нормально, девочка Паулина должна появиться на свет в двадцатых числах июля.
– Что-то ты, отец, загостился в вашей Москве, не пора ли домой?
Вот и дочь говорит: «ваша». Чужая ей. А ему какая? Не удерживается и рассказывает о своих приключениях. Дина не выражает восторга или хотя бы понимания, звучит в трубке осудительно:
– Зачем тебе это надо? Еще убить могли. Рискованные игры. Ах, для романа? Ну, тогда понятно, – уже с ехидцей. – Какая следующая глава замыслена? В том же духе?