Джекпот

В ночь с пятницы на субботу 17 апреля привозят его к Таганке, он незаметно высаживается и бредет неровной, отрепетированной накануне полупьяной походкой на «точку» возле театра и уже закрытой станции метро. На нем видавший виды синий тренировочный костюм, драные кроссовки и такой же долгополый плащ цвета маренго. Экипировка от Царева. Под костюм надет тонкий шерстяной свитерок без ворота, чтобы не дрожать все еще холодной ночью: игра игрой, а воспаление легких хватать неохота. Трехдневная щетина дополняет Костин бомжеватый вид.

Оглядывается, осматривается, вроде все спокойно, прохожих почти нет, мнутся двое у метро, по виду такие же, как он. Ну, лиха беда начало. Последние дни он проигрывал в уме разные варианты, как, о чем говорить с теми, у кого помощи просит, бить на жалость, нагло требовать денег, нарываться на скандал или тихой сапой в душу им влезать, но так ни на чем не остановился. Подходит к двоим, те смотрят на него выжидательно, кажется, не пьяные, просто поддатые. Один фитильной, с Костю ростом, а может, и выше, курит, другой помельче, булку жует.

– Мужики, беда у меня, обчистили, гады, на Дубровке, все забрали, даже мелочь. Хорошо, не избили. Пацанье, е… их мать. На Речной вокзал мне надо. Может, выручите, пару копеек дадите, а, мужики?

Старается придать голосу искренность и сам поражается, сколь фальшиво звучит. И «легенда», прямо скажем, не ахти. Но с чего-то же начинать надо.

Фитильной зырит глазами водянистыми, молчит. Как-то нехорошо молчит. Тот, кто булку жевал, доедает и совсем не пьяно, с какой-то нутряной злостью:

– Ограбили, говоришь? Нас за лохов держишь? Ты сам кого хошь ограбить можешь, вон рожа какая. Вали отсюда, пока пиз…й не огреб. Неохота с тобой, пидором гнойным, возиться, у нас дела поважнее имеются. Сказано – вали!

Не вступает в разговор Костя, не спорит, не огрызается, отходит. Хорошо, что не врезали по кумполу, а запросто могли. Краем глаза видит: тормозит неподалеку джип, оттуда окликают парочку, фитильной и пославший Костю – трусцой к машине. Уезжают в ночь. Что за публика, кого поджидали, чем занимаются… Добрые люди в это время спят, а не по городу шастают, говорит сам себе и поеживается от холода. Градусов семь, не больше. Везет, что дождя нет. Ладно, куда дальше идти?

Перемещается ближе к Садовому кольцу и «голосовать» начинает. Машин много. Мигом останавливаются, даже руку поднимать не надо. «Куда ехать?» – «На Речной, к метро». – «Пятьсот». – «Годится, только… денег у меня нет. Так случилось. Я вам оставлю свой телефон и возьму ваш. Завтра отдам в тройном размере…» – «Ты чего, дядя, мозгами тронулся? Кто ж тебе поверит?» – И по газам.

В разных вариациях пробует Костя договориться – без толку. Смеются, изгаляются кто как может.

Двигается потихоньку в сторону Курской и набредает на стайку девиц, возле которых тачки изредка тормозят. Понятно, зачем. Потолкуют с девицами водилы и дальше едут, никого к себе не сажают. Костя к стайке подходит, здоровается и начинает канитель свою разводить: помогите до Речного доехать, завтра отблагодарю, внакладе не останетесь. Девки злые, поскольку простаивают, их Костины сопли с сиропом из себя выводят:

– Козел вонючий, нашел у кого бабки клянчить.

Словно из-под земли, вырастает парень в кожаной куртке, приземистый, Косте чуть ли не по пояс:

– Со мной говори, я тут главный. Какую выбираешь? – не врубается в ситуацию. Девки мигом вразумляют:

– Он не трахаться хочет, он деньги у нас просит.

– Деньги? – переспрашивает парень тоном, не сулящим ничего хорошего. Не успевает Костя и глазом моргнуть, как в скулу получает. Снизу вверх. Профессиональный удар. Костя с ног валится. Девки ржут в голос, кто-то аплодирует. Отползает Костя, приподнимается, потом встает, в голове гудит, проводит ладонью по губам, крови вроде нет, зубы целы. Хотел ощущений острых – получай. А девки заливаются:

Ну что, мешок с говном, схлопотал?! Так тебе и надо.

Уходит Костя на полусогнутых, не оборачивается. Ах, великая мировая литература, сколько страниц проникновенных посвятила ты униженным и оскорбленным, падшим жертвам безжалостного общества… Жалела их, поэтизировала, чуть ли не на пьедестал ставила. Вот они, жертвы несчастные, из городов и весей одной шестой суши рванувшие в Москву на промысел, хохочут, заливаются, довольные – кто-то есть хуже, ниже, более сирый, убогий, чем они, поделом ему; мы-то хоть одним местом заработать можем, а этот неприкаянный ни на что не годится, только побирушничать…

Смотрит Костя по сторонам: интересно, а где же пригляд за ним обещанный? Накостыляли ему, и никто не вступился. Не видно никого, кто бы следил за его передвижением. Неужто так хорошо маскируется… С другой стороны, сам в игру ввязался, никто не неволил, следовательно, терпи и принимай все как есть. А челюсть болит, и голова по-прежнему гудит. У каждой ночи свое меню. Чем еще его сегодня попотчуют?..