– Не валяй ваньку. Денег у тебя, нам известно, куры не клюют. Вот и поделись, – вполне миролюбиво, скушав Костино ругательство. – А не отдашь по-хорошему, мы тебе такую жизнь устроим… почти ласково, нежно. И чтобы не возникло никаких недоумений и недомолвок: – Сначала пиз…ть будем до полусмерти, потом, если упрямиться будешь, электродики тебе на мочки ушей и на х… приладим – и в сеть. Тут ты, Американец, либо кончишься, либо сам умолять будешь с дочкой соединить.
Молчит Костя, и Энимал молчит. Что же делать, какой план выбрать? До побоев ни в коем случае нельзя доводить, эти зверюги в инвалида его мигом превратят. Но и резину тянуть не удастся. Думай, думай, Костя, вариантов у тебя немного, но они есть. Наверное, есть.
– Понимаешь, Энимал, – тот брови поднимает от неожиданности – откуда имя его известно – и успокаивается, вспомнив: в машине ребята называли. – Понимаешь… – цедит Костя, – дочь моя скоро рожает, нельзя ее тревожить. Ты же человек, сам, небось, отец, должен меня понять. – (Произносит, и смешно становится: это – человек? Кликуха у него не случайная – животное и есть.) – И потом… Не получится миллион снять со счета, мое личное присутствие в банке требуется. Право подписи только у меня одного, усек?
– Хитрый Митрий. Только нае…ть нас не удастся. Ты бабки переводил на турфирму? Сто тысяч? Переводил. И из Москвы не выезжал. Значит, смог. А сейчас миллион снимешь. Налом. Дочь или кто там возьмет и в Москву доставит. Дальше – не твоя забота. Отдашь – и гуляй на все четыре стороны. А не отдашь, капец тебе.
Все о нем известно, абсолютно все. Кто может знать о турфирме и о ста тысячах? Неужто (прости, господи, страшно подумать) Аля замешана? Нет, не Аля, невозможно поверить. Зачем ей? Хотя наверняка из ее окружения утечка.
– Риск большой, – делает вид, что не раскрыт, не пойман в силок. После найн илэвен за большими деньгами у нас контроль жесткий, когда снимаешь со счета или переводишь куда. Боятся, террористам подпитка идет.
– Что еще за найн илэвен? – подозрительно переспрашивает Энимал.
– Ну, после одиннадцатого сентября, терактов в Нью-Йорке.
А… Это не твоя забота, Американец. Пусть дочь снимает бабки, и все. – И закурив, продолжает: – А что она на сносях, нам по х…
– Ты и твой Крупный не понимаете ничего, – идет Костя напропалую. – Наличный миллион ей вряд ли выдадут без меня. И в самолет с такой суммой опасно, на контроле при проверке засветится дочь наверняка. Денег не увидите как своих ушей. Энимал, дай мне подумать. Я не против деньги отдать, только надо по-умному, чисто сделать, иначе вас накроют и вы мне напоследок харакири сделаете.
– Правильно рассуждаешь, Американец. Подумай. Только не долго. Два часа тебе. Заяц…
Тот, как ванька-встанька, вскакивает, отрепетированным движением на правую руку Костину наручник надевает, рывком поднимает, ведет к железной, суконным солдатским одеялом крытой кровати и приковывает к никелированной стойке в изголовье. Костя ложится на кровать, Заяц заклеивает ему рот скотчем и удаляется вместе с Энималом, оставив дверь открытой.
Что же делать? Ведет лихорадочно Костя мозговой штурм и ни к какому решению прийти не может. Право подписи в банке, кроме него, только Дина имеет. Она и отправляла злосчастные сто тысяч. Дине сообщать, что с ним приключилось, не станет, своими руками ее и дитя в утробе губить – пусть хоть режут, хоть паяльник в зад, хоть электроды. Однако может не выдержать. Позвонить другу-редактору, сообщить о похищении, а дальше… А что дальше? Перейти на английский, попросить Даниила с Лерой связаться, он о ней ему рассказывал, та Генриха попросит помочь поиск организовать. Тоже не пляшет: пока искать будут, бандюки башку отвернут. Деньги им нужны, деньги, и как можно скорее. Выходит, заколдованный круг. Но звонить сначала будет Даниилу, твердо решает.
Два часа мигом одним оборачиваются. В соседней комнате выпивают, закусывают, о чем говорят, не слышно. Заходит Энимал, не такой насупленный, размягченный водкой, предлагает выпить для смелости. Костя отказывается и воды просит. Заяц приносит в кружке. Приподнимается Костя, берет кружку левой рукой и жадно пьет.
– Жрать получишь, когда позвонишь, – уведомляет Энимал. – Надумал, кому?
– Другу. Давай телефон.
Со своей мобилы звонить будешь. Наш номер светить нельзя, – и протягивает. Прошмонали сумку, естественно.
– Мой Америку не берет.
Опять врешь, гад. Мы проверили, позвонили кое-куда, связь есть.
– Я могу сообщить о похищении?
Нет, гнида, ты скажи, что на Канарах загораешь и тебе пары копеек не хватает на мелкие расходы, – ржет. – Сообщи и добавь: если тянуть будут с деньгами, кожу с тебя живьем сдерем.
Снимают с правой руки Костиной наручник, набирает он Данин номер с тремя нулями на конце и просит секретаршу срочно соединить с главным редактором по личному вопросу. В трубке голос Даниила.
– Здорово, дружище, звоню из столицы российского государства, славного града Москва, которым все так нынче восхищаются, – начинает намеренно выспренно.
– О, привет, чего так торжественно?