Джекпот

Все годы иммиграции Леня в депрессии, то усиливается она, то ослабевает, но в нем присутствует, как вирус, постоянные рецидивы болезни дающий. Знакомы и дружат они четверть века, встретились случайно на пьянке у знаменитого хирурга-кардиолога, Костя о нем фильм делал, а Леня дачу ему строил. Строители в Москве, особенно начальники средней руки, доступ имевшие к дефицитным материалам, припеваючи жили; во всяком случае, Косте и не снился такой достаток, какой был у Лени. Отличался же Леня от своих собратьев тем, что интересовался искусством. В знакомых его режиссеры со звучными фамилиями ходили, артисты, писатели – всем от него чего-нибудь да требовалось. Леня на всех премьерах присутствовал в Театре на Таганке, вхож был в Дома кино и литераторов, словом, знал многих и многие его знали.

Особо ценил его Костя за два качества: верность дружбе и данному слову. Дружба для Лени святым понятием была, и этого же он от других требовал. Его часто третейским судьей выбирали. В этом отношении давал он Косте поучительные примеры. Ежели у друзей семейные ссоры возникали, кого-то обходили в очереди на жилье или кто-то попросту залетал на бабах, шли к Лене. Он обладал редким даром улаживать конфликты, находить компромиссы; используя обширные связи, порой невозможное творил, не существовало Для него крепостей, которые взять было нельзя – для друзей и для себя, конечно. Словом, свой в доску парень. Но обидчивый и упрямый, это за ним водилось.

Иногда заносило Леню. Ни с того ни с сего. Костя рассорился с ним и долго не разговаривал из-за сущей ерунды. Приехал в гости знакомый венгр, директор санатория на Балатоне, один из героев сценария Костиного о здравницах соцлагеря. У Лени сабантуй намечался по случаю дня рождения. Попросил Костя разрешения прийти с Шандором – девать его в противном случае было некуда, не сидеть же бедному мадьяру одному в квартире без хозяев. Леня ни с того ни с сего залупился – «не желаю видеть никаких венгров». Прямо-таки с глузду съехал. Нет – и все. Костя на день рождения не пошел. Помирились только через год. Почему-то вспомнилось сейчас, без всякого повода; так иногда выплывают из забытья давно прощенные обиды.

Совсем не похож на себя прежнего его друг… Жизнь на вспомоществовании – SSI, талоны на питание – фудстемпы; жилье внаем (очередь на льготную 8-ю программу ползет как черепаха, еще лет пять ждать, не меньше) съедает почти все получаемые от государства деньги – тысячу на двоих с женой. Потому и подрабатывает жена няней. Платят копейки – восемь долларов в час. Хорошо, есть заначка – перед отъездом в девяносто четвертом продал Леня шикарную квартиру на Малой Бронной, дачу в Красной Пахре, две машины, выручил приличную сумму. Перевел доллары в Америку, сын положил в банковский сейф, забирает Леня оттуда по четыре-пять тысяч раз в полгода, иначе бы в нищете пребывал. А дела, достойного занятия нет. Старше он Кости на семь лет. Английский выучить, хоть самую малость, не смог. На работу, естественно, не устроился. Бизнес с Россией не заладился. Надо было уезжать в Москву, жить там по полгода безвыездно, тогда, глядишь, на старых связях, как на дрожжах, что-то бы взошло. Жена заупрямилась, не захотела – тут сын, внучка, ради них и сорвались с места насиженного. Один ехать Леня не решился, за что корит себя и ест поедом жену.

И – влетел в депрессию, как здесь говорят. Сидит на прозаке. Пить нельзя, принимая лекарство, а он пьет, ежедневно, по словам жены. И на глазах в старика превращается – брюзгливого, всем недовольного. Ложится в три ночи, встает к полудню, и так постоянно. Одна отрада – чтение. Но и оно, по его признанию, надоедает.

После трех Леней выпитых рюмок разговор становится рыхлым, маловнятным. Леня заметно хмелеет, подолгу тосты мусолит, а без них принципиально не пьет, без конца повторяется, запинается. Костя жалеет, что сразу не раскрывает то, ради чего приехал. Сейчас, кажется, уже поздно. Леня зацикливается на Костином выигрыше, и его несет.

– Родственники, приятели – они как шакалы на тебя бросятся: дай, дай, дай! А мне от тебя ничего не нужно. У меня бабки есть. Убавляются, но пока хватает. Ты – гигант. Выиграл миллионы, надо же! Заживешь как нефтяной шейх. Нет, до шейха тебе далеко – загнул я, однако проблем материальных у тебя в этой жизни блядской не будет. Материальных. А моральных… С ними всяк сам, по-своему справляется. Я вот не смог. Кусок говна, и больше никто. Это я про себя. Ты ешь, ешь, салатик бери, рыбку, Нинка ради тебя расстаралась, мне она хер такой обед сварганит. Она меня, ты не поверишь, в черном теле держит. Вообще-то Нинка молодец, переживает за меня. Ей, бабе, легче… Ну, и на что ты, новоявленный господин Корейко, собираешься истратить свои мульены?

– Хочу купить тебе квартиру, – Костя понимает: или успеет сейчас сказать, или в другой раз придется – пятая Ленина рюмка сделает серьезный разговор неуместным.

– Чего? Я ослышался?